Иванов день

Разведчики строятся в колонну. Идет перекличка. По команде лейтенанта вперед выходит боевой дозор и трогается в дорогу. Через несколько минут за дозором цепочкой двигается в путь основное ядро взвода. Группа прикрытия замыкает шествие разведчиков.

Ночевать я остаюсь у саперов. И здесь узнаю много замечательного. Саперы ведь тоже не сидят сложа руки.

Утром меня находит Геннадий.

В конце июля и в начале августа я совершил еще две или три трудные поездки на различные дальние участки фронта. Много ездил и Геннадий Фиш в паре с корреспондентом «Правды» Михаилом Шуром. Их совместно подписанные статьи и очерки часто появлялись на страницах армейской газеты. Эту привычку Фиш потом сохранил на все годы войны. С ним поочередно ездили почти все сотрудники нашей газеты. Фиш любил ездить вдвоем потому, что так было удобнее во фронтовой обстановке. А подписывал он очерки и статьи вдвоем с кем-нибудь потому, что проявлял истинное товарищество: вместе ездили, вместе и подпишем привезенный материал независимо от того, принимал напарник участие в его сборе или нет. Чаще всего бывало так: Геннадий стучал на машинке, а напарник сидел где-нибудь в сторонке, покуривал и иногда подавал глубокомысленные реплики.

В середине августа мы с Геннадием поехали в Олонец и дальше — на Тулоксу, в Южную группу войск Карельского фронта. Я здесь уже однажды успел побывать. На этот раз я захватил с собой подаренный нам автомат «Суоми» с запасным диском. Оружие это с набитым патронами диском тяжелое, но мощное. С ним мы чувствовали себя увереннее в поездке.

Вот как об этом периоде рассказывает Маршал Советского Союза К. А. Мерецков в книге воспоминаний «На службе народу», которая вышла через двадцать семь лет после описываемых событий:

«10 августа финны возобновили здесь наступление и вплоть до сентября, постепенно накапливая силы, отвоевывали у 7-й армии километр за километром. А когда гитлеровцы пошли на штурм Ленинграда, финны резко усилили нажим на 7-ю армию и рассекли ее войска на три группы. В результате боев центр позиций армии глубоко выгнулся на восток. Находившиеся здесь соединения раздвоились на Южную группу, прикрывшую устье Свири, и Петрозаводскую. Третья группа была отрезана от основных сил, когда финны прорвались к Кондопоге, и отошла на северо-восток. Там она и осталась под названием Медвежьегорской».

А вот как по сохранившимся в моем фронтовом блокноте записям выглядела тогда обстановка здесь — в Олонце и на Тулоксе:

«Наши позиции непрерывно обстреливались артиллерией и минометами, фашистские самолеты кружили над лесом и рекой, стоял непрекращающийся гул от разрывов бомб и рева моторов, земля была черна от пожарищ, и одинокие, обугленные деревья стояли словно с распростертыми руками, призывая к мщению.

Горечь отступления, тяжесть многодневного блуждания по лесным чащам, голод сказались на бойцах, и я видел их изнуренные лица.

Разве забудешь эти дни?»

Планомерный отвод войск на левом фланге от Олонца на линию Свирьстрой — Лодейное Поле — Свирица произошел только через месяц с лишним, а пока, в августе, после отступления от Видлицы, во всем этом районе шли ожесточенные бои. Вели их дивизия генерала Алексеева, сильно потрепанная, понесшая большие потери, и ленинградцы: Третья Балтийская морская бригада, дивизия народного ополчения Фрунзенского района Ленинграда и Ленинградский добровольческий отряд Алмазова.

В дивизии народного ополчения мы встретили ленинградских литераторов — рядовых бойцов Михаила Панича, Александра Смоляна, Владимира Прилежаева и Вениамина Голанта, а также Леонтия Раковского, приехавшего от газеты «На защиту Ленинграда» написать про боевые дела ополченцев. Позднее мы с Геннадием Фишем расстались на несколько дней: он ушел в отряд Алмазова, я — к балтийским морякам.