Иванов день

«Раньше ехали на телегах, шли пешком, порой по неделе находились в дороге, а теперь тебя за час или за два доставят до любого уголка Карпат, — подумал он, но не стал испытывать судьбу, не пошел на стоянку своего маршрута. — А вдруг… встречу кого-нибудь из сельчан, кого и не хочется видеть?.. Всякое ведь может случиться… Нет, лучше сперва прижиться дома, а потом уж выходить на люди… Да и автобус мой ушел минут десять назад, следующий ожидается не скоро».

Василий Фесюк направился на остановку такси, решив, что если не найдет себе попутчиков, то и один разорится на дорогу. Здесь в ряд выстроилось с десяток машин, стояла и небольшая унылая очередь. Он встал в конец. Но шоферы никого не брали, всем говорили, что «заняты». А чем они заняты, кроме болтовни? Поедут в Ивано-Франковск! А почему только по одному маршруту? А потому, что день субботний, ждут коломыйских девочек, повезут их в областной центр, в театр. У них культпоход!

— Это что же — за сто километров? — возмутился Фесюк.

— Около того, — подтвердил сосед.

Вскоре и девочки появились, школьницы старших классов. Надо было видеть, в какие наряды они одеты, в какие туфельки обуты! Фесюк не мог оторвать глаз от туфелек. У всех они были импортные, на толстой подошве, архисовременные. Точно к таким же он приценивался на рынках в Киеве и во Львове, хотел купить невестке Марийке, но в последнюю минуту одумался, пожалел денег.

Шоферы до отказа бесцеремонно набивали машины, и они уходили одна за другой.

Потрясенный Фесюк обратился к соседу — тому тоже надо было ехать в сторону Верховины:

— Вы когда-нибудь видели такие чудеса?.. Девочки из Коломыи едут в театр за сто километров! Одна дорога туда и обратно, наверное, каждой обходится по пятерке?

— Не меньше, — спокойно ответил сосед, не придавший никакого значения происходящему, и посмотрел на Фесюка оценивающе. — Давно не были в этих краях?

— Давно, конечно, — ответил он, но не стал уточнять срок.

— То-то видно, что отстали от жизни.

«Да, наверное, я и на самом деле сильно отстал от жизни, на дикаря похож со стороны». С этими мыслями он поднял чемоданчик, взвалил на спину мешок и направился на перекресток ловить попутную машину.

Подошел грузовик. На нем он проехал километров десять, пока машина не свернула в сторону от дороги. Пересел на другую. Дорога была прямая как стрела, асфальтированная, не хуже, чем в Киеве. Ехали через Заболотов. Все удивляло Фесюка вокруг, а в особенности — новые дома. Куда подевались знаменитые гуцульские приземистые хатки? Их не было и в помине. Всюду за добротными заборами стояли господского вида дома, все каменные, все под черепичной или оцинкованной железной крышей.

— Колхозные дома? — осторожно спросил он у шофера.

— Колхозников, — ответил тот.

«Да, богато, богато живет народ», — в который раз подумал Фесюк и спросил:

— Почему едем через Заболотов, а не через Яблонов?

— Там дорогу ремонтируют, кладут новый асфальт, — ответил шофер, молчаливый, с виду средних лет человек.

— И эта дорога хороша. Не представляешь себе, какая здесь раньше была грязь. Ни пройти ни проехать.

— При небольшом воображении это сделать нетрудно, — шофер, кажется, впервые взглянул на своего возбужденного пассажира.

Машина свернула вправо, а дорога побежала себе дальше, на Снятин. Вскоре проехали Ильинцы, Тростянец…

Фесюк жадно смотрел по сторонам. Все здесь уже было знакомое, родное. Слезы душили его. Чтобы не разреветься, он закурил, предложил сигарету и шоферу. Но тот поблагодарил, взял из своей пачки.

Мимо проплывали заборы, в три-четыре ряда увешанные табачными листьями. На одних заборах листья уже побурели, высохли, на других были еще свежие, видимо, их срезали совсем недавно.

На полях стеной стояла кукуруза, пора уже было ее убирать. Расстелен был лен, во многих местах темно-коричневый, тоже готовый к сбору.

Сено всюду было наметано на «остреву». Так копнят сено только в Карпатах — на вбитых в землю суковатых жердях — и нигде больше на свете.

Деревья в садах ломились от яблок и груш.

Была середина сентября, золотая пора в Карпатах. Солнце, теплынь, уже схлынули дачники и туристы, кругом изобилие, достаток и тишина.

«В хорошее время возвращаюсь домой, — думал Фесюк. — Где еще на свете найдешь такой богатый и красивый край, как Карпаты!.. На любую работу пойду, на любые условия согласен, только бы жить дома, под этим небом». От умиления он чуть не заплакал.

Часто в пути попадались шумные свадебные кортежи с музыкантами во главе и дома в иллюминации, увитые гирляндами из цветов, где уже праздновали свадьбы. За длинными столами пировали, на помостах танцевала молодежь.

Но чем ближе подступали к дороге Карпатские горы, тем беспокойнее становилось на душе у Фесюка. Вспоминалось, вспоминалось прошлое, от которого некуда было убежать. «От себя не убежишь!» — горестно признался он себе.

Он очень осторожно спросил шофера:

— И у вас тут, наверное, в войну и какой-то еще срок после… пошаливали националисты?

— Националисты! — хмыкнул шофер. — Бандеровцы, что ли? — Он вдруг зло посмотрел на своего пассажира.

— И они тоже, конечно…