Избранное

Не считаясь с ропотом и плачем
ближних, утомленно он молчал;
и ушел, покинул, потерял. —
Ибо верен был ночам бродячим

больше, чем ночам любовным. Он
созерцал их, позабыв про сон,
ночи, что под звездами сияли,
разводя стеснившиеся дали,
где кипел, как битва, небосклон;

ночи, где разбросаны порою
тихие деревни под луною,
будто бы добыча, — напоказ;
ночи в парках, где, как день вчерашний,
потускнели замки или башни,
где он поселялся, пусть на час,
и пускался снова — в никуда;
и опять: мосты, дороги, страны,
и неотличимо постоянны
в преувеличеньях — города.

Созерцал, ничем не обладая:
пусть другим, он думал, остается
слава, деньги, мелочность страстей.
И, весь век скитаясь, где придется,
край бадьи попутного колодца
собственностью он считал своей.

Подъезд

Восторг был в повороте, а всего
скорей, во взгляде — словно пригвожденном
к барочным ангелам, почти смущенным
своим припоминаньем, — до того,

как парк дворцовый охватил полет
кареты и втянул в свое убранство
и вытолкнул — на чистое пространство
недалеко от арочных ворот,

которые, как будто их веленьем
карета в них уткнулась с разворота,
остановили лошадей. Сияя,

мелькнуло за стеклянной дверью что-то,
и, настежь распахнув ее, борзая
рванулась вниз по низеньким ступеням.

Солнечные часы

Дрожь садовой сырости, где кроны
спутались, и, падая, друг друга
капли слышат, и кричит пичуга,
редко достигает до колонны,
что стоит среди душицы луга
и показывает летний час;

но когда в соломенной панаме
женщина приходит, над часами
в одиночестве склонясь
то часы смолкают, затенясь. —

Или в час, когда, как наваждение,
дождь шумит в бушующем движенье
и стирает на часах отметки
и тогда в недолгих перерывах
время вспыхивает в сочных сливах
и в цветах белеющей беседки.

Сонный мак

В саду, в сторонке, сон цветет дурной;
кто проникал туда, отведав зелья,
изнемогал от страсти и веселья,
где все заворожало новизной,

где высились виденья и качались,
как на котурнах, яркие, как пламя, —
они до времени в стеблях скрывались,
поднявших вверх головки с семенами,

чьи лепестки поблекли и в бессилье
почти опали, и каким-то чудом
бахромчатые чашечки раскрыли,
обнявшиеся с маковым сосудом.

Фламинго