Читаем Кентавромахия полностью

— Не вернёшь! Не вернёшь!

И, не чуя подвоха,

Вторят им провода

На три четверти вздоха:

— Никогда! Никогда!

4 февраля 1971

* * *

Я вспомнил об истине старой,

Заполнив четыре листа.

Задира-гречанка с кифарой

Является к нам неспроста.

У этой красотки ревнивой

Давно уже так повелось:

Поэт и любовник счастливый

Всегда обретаются врозь.

5 февраля 1971

* * *

Прощай, не моя дорогая!

В холодном свечении дня,

В окне, на площадке трамвая,

Мелькни, не заметив меня,

Растай в петербургском предзимьи,

Где воздух колюч и тяжёл,

Панели в расплывшемся гриме,

И ветер слезой изошёл...

17 ноября 1971

* * *

В этом доме живёт пианист.

Посмотри, он ужасный растяпа:

На скамейке оставлена шляпа,

А под — шляпой исписанный лист.

Чуть светает, накинув пиджак,

Он уходит к реке спозаранку

Или в роще отыщет полянку

И сидит до полудня, чудак.

Начиная дневные труды,

Подбирается солнце к окошку.

Улыбаясь, косит понарошку

На дорожку, усадьбу, пруды.

В кабинете, где нет никого,

Забываясь, протяжно и длинно

То и дело вздохнет пианино

По наитию, ни от чего.

За работой его не застать —

Он, к тому же, изрядный бездельник.

У дороги внимательный ельник

Ждет, ему не мешая мечтать.

28 декабря 1971

<p>НАД ФУКИДИДОМ</p>

 1

Афины, этот спрут, в гордыне уличён

У локрских берегов, в отваге детской,

Где двадцать кораблей выводит Формион —

Один к пяти! — на флот пелопоннесский.

Мой непривычный глаз резни не разглядит.

Туда, где сгрудились триремы кучей,

Веди меня по водам, Фукидид,

Дразни меня, выматывай и мучай.

И что за благодать: неравный этот бой

Пытаться разглядеть, над водами виднеться

Бакланом молодым, заигрывать с судьбой

И в детство человечества глядеться!

Тысячелетний зной, векам потерян счёт,

Под выгнутым крылом — залива постоянство,

Над берегом пророческим течёт

Внимательное, ясное пространство.

26 февраля 1972

2. РЕЗНЯ НА КЕРКИРЕ

Слепые демоны гражданской распри,

Проклятье вам! Крепись, моя Керкира!

Афины, победившие мидян,

Афины, этот спрут, держатель ста земель,

Глазеют на тебя: маячат в отдаленьи

За гаванью твоей тугие паруса.

И ты, Лакедемон, кичливый и тупой,

По всей Элладе страж законов и приличий,

Ты тоже где-то тут, ты смотришь: чья возьмёт?

Покуда делят мир великие державы,

Терпи, Керкира! Некому пенять.

Слепые демоны гражданской распри

Не пощадят твоих детей безумных:

Одни бегут в Эпир, на материк,

Другие, бой на площадях затеяв,

Ворвутся в храмы, осквернят святыни

И будут резать братьев малолетних

И старцев отрывать от алтарей.

29 апреля 1972

* * *

Не истины, но только тишины —

Глазеющим заслушаться простором,

Накатываньем медленной волны,

Эпическим, настойчивым повтором, —

Мне хочется, — и я не виноват,

И вот уже не слушаются руки,

И строки вылезают невпопад,

Как крабы на песчаные излуки.

29 февраля 1972

* * *

Тоска магазинная, тьма городская,

Воскресная вялость, текучка людская

У грязных прилавков, под вечер, где мы

У вечности взяты взаймы.

За репчатым луком, лежалой картошкой,

У окон, где сложены шторы гармошкой,

Стоим, и бесслёзному времени счёт

Кассирша, сутулясь, ведёт.

1 марта 1972

* * *

А. Ж.

Предчувствие любви прекрасней, чем любовь,

Пока еще печаль не смеет оглянуться,

И шага у виска не прибавляет кровь,

И слово не спешит под сердцем повернуться.

Не первая любовь, не пылкая, светла,

С фигурных лепестков не выпитая влага

На розовом кусте, когда гроза прошла

И слышится земли размеренная тяга.

Я не спешу тебя по имени назвать,

Предчувствие любви, пускай твой час продлится,

Но счастье решено, его не миновать,

И медлит тишина, готовая пролиться.

31 января — 4 февраля 1972

<p>КЕНТАВР И МИНЕРВА</p>

— Богиня, искупи раздвоенность мою!

Я быть готов конем, седлу подставив спину, —

Тогда избавь меня от разума, молю.

Я человек, но лишь наполовину.

Освободи меня от совести, возьми

Гнетущие меня порывы и сомненья.

Четвероногому — что делать меж людьми,

В венке, с проклятьем вдохновенья?

3 марта 1972

<p>КИПРИДА И АРЕЙ </p>

Нежнейшая пора прикосновений,

Скользящий взгляд, прохладная рука,

На цыпочках уходят облака,

И ветерка легчайших дуновений

Недостаёт, и слышится река.

Не разбуди его, он спит пока,

И это сон внимательных растений,

И золотистый локон у виска

Завит, но ты не видишь завитка,

А он во сне не видит сновидений.

3 марта 1972

* * *

Киприда, вспомни обо мне!

Подстрой нечаянно ловушку

Ночей, проплаканных в подушку,

Щедрот, не виданных во сне.

Своей счастливейшею властью

Мою свободу озари:

Приговори меня к несчастью,

Пожизненно приговори!

Я не хочу любви счастливой:

Ее, как гибели, боюсь.

О доле злой, несправедливой,

О жалкой участи молюсь.

Не обмани моей надежды,

Когда у зеркала кладёшь

Свои печальные одежды:

Косынку, платьице и брошь.

30 марта 1972

* * *

К полудню стволы отогрелись,

Растаял игольчатый лёд.

Весны нестерпимая прелесть,

Слепя, по ресницам идёт.

Под окнами, где насажденья

И чахлые клумбы в саду,

Не знает конца наважденье,

Сияет у всех на виду.

Я — веточка, почка, травинка,

От счастья почти не дыша,

Я вижу: струится тропинка —

Перейти на страницу:

Похожие книги

Уильям Шекспир — природа, как отражение чувств. Перевод и семантический анализ сонетов 71, 117, 12, 112, 33, 34, 35, 97, 73, 75 Уильяма Шекспира
Уильям Шекспир — природа, как отражение чувств. Перевод и семантический анализ сонетов 71, 117, 12, 112, 33, 34, 35, 97, 73, 75 Уильяма Шекспира

Несколько месяцев назад у меня возникла идея создания подборки сонетов и фрагментов пьес, где образная тематика могла бы затронуть тему природы во всех её проявлениях для отражения чувств и переживаний барда.  По мере перевода групп сонетов, а этот процесс  нелёгкий, требующий терпения мной была формирования подборка сонетов 71, 117, 12, 112, 33, 34, 35, 97, 73 и 75, которые подходили для намеченной тематики.  Когда в пьесе «Цимбелин король Британии» словами одного из главных героев Белариуса, автор в сердцах воскликнул: «How hard it is to hide the sparks of nature!», «Насколько тяжело скрывать искры природы!». Мы знаем, что пьеса «Цимбелин король Британии», была самой последней из написанных Шекспиром, когда известный драматург уже был на апогее признания литературным бомондом Лондона. Это было время, когда на театральных подмостках Лондона преобладали постановки пьес величайшего мастера драматургии, а величайшим искусством из всех существующих был театр.  Характерно, но в 2008 году Ламберто Тассинари опубликовал 378-ми страничную книгу «Шекспир? Это писательский псевдоним Джона Флорио» («Shakespeare? It is John Florio's pen name»), имеющей такое оригинальное название в титуле, — «Shakespeare? Е il nome d'arte di John Florio». В которой довольно-таки убедительно доказывал, что оба (сам Уильям Шекспир и Джон Флорио) могли тяготеть, согласно шекспировским симпатиям к итальянской обстановке (в пьесах), а также его хорошее знание Италии, которое превосходило то, что можно было сказать об исторически принятом сыне ремесленника-перчаточника Уильяме Шекспире из Стратфорда на Эйвоне. Впрочем, никто не упомянул об хорошем знании Италии Эдуардом де Вер, 17-м графом Оксфордом, когда он по поручению королевы отправился на 11-ть месяцев в Европу, большую часть времени путешествуя по Италии! Помимо этого, хорошо была известна многолетняя дружба связавшего Эдуарда де Вера с Джоном Флорио, котором оказывал ему посильную помощь в написании исторических пьес, как консультант.  

Автор Неизвестeн

Критика / Литературоведение / Поэзия / Зарубежная классика / Зарубежная поэзия
Полет Жирафа
Полет Жирафа

Феликс Кривин — давно признанный мастер сатирической миниатюры. Настолько признанный, что в современной «Антологии Сатиры и Юмора России XX века» ему отведён 18-й том (Москва, 2005). Почему не первый (или хотя бы третий!) — проблема хронологии. (Не подумайте невзначай, что помешала злосчастная пятая графа в анкете!).Наш человек пробился даже в Москве. Даже при том, что сатириков не любят повсеместно. Даже таких гуманных, как наш. Даже на расстоянии. А живёт он от Москвы далековато — в Израиле, но издавать свои книги предпочитает на исторической родине — в Ужгороде, где у него репутация сатирика № 1.На берегу Ужа (речка) он произрастал как юморист, оттачивая своё мастерство, позаимствованное у древнего Эзопа-баснописца. Отсюда по редакциям журналов и газет бывшего Советского Союза пулял свои сатиры — короткие и ещё короче, в стихах и прозе, юморные и саркастические, слегка грустные и смешные до слёз — но всегда мудрые и поучительные. Здесь к нему пришла заслуженная слава и всесоюзная популярность. И не только! Его читали на польском, словацком, хорватском, венгерском, немецком, английском, болгарском, финском, эстонском, латышском, армянском, испанском, чешском языках. А ещё на иврите, хинди, пенджаби, на тамильском и даже на экзотическом эсперанто! И это тот случай, когда славы было так много, что она, словно дрожжевое тесто, покинула пределы кабинета автора по улице Льва Толстого и заполонила собою весь Ужгород, наградив его репутацией одного из форпостов юмора.

Феликс Давидович Кривин

Поэзия / Проза / Юмор / Юмористическая проза / Современная проза