Читаем Хорасан. Территория искусства полностью

И последнее, что необходимо сказать в связи с шатровыми постройками. Их ирано-армянское происхождение не вызывает сомнений. Однако распространение шатра в тюркских районах Средней Азии и в собственно османской Турции вызвано двумя немаловажными причинами. Купол в виде шатра стал неотъемлемостью тюркского этнического сознания. В результате иранская по происхождению форма, обогащенная серьезнейшими смыслами различного происхождения, обратилась в застывший символ этнической идентификации тюрков. Между тем нельзя отбрасывать существования архитектурной стратегии тюркских кочевых шатровых (юртовых) композиций, существовавших на територии Хорасана375. Архитектурная стратегия тюркских шатров была, по-видимому, одной из предпосылок этнической адаптации к архитектурным постройкам в Средней Азии и османской Турции.

Это был своеобразный перехват инициативы у иранцев до такой степени, что также видные специалисты по архитектуре Ирана, как Хиллебранд, считают иранские шатры подобием реального тюркского шатра. Весьма прискорбная научная логика, не имеющая ничего близкого к особенностям логики, воспитанной еще Платоном и Аристотелем. Когда Платон призывает отличать подобное от подобного, он, словно указывает и на существо нашей проблемы: необходимости различать иранские и тюркские шатровые купола. Это различение должно указывать на перворождение идеи (формы и смысла) иранского купола в виде шатра, а также на иконографическое наследование этой идеи тюрками с востока и запада иранского мира. Подробнее о философии различия см. в главе I.

Таким образом, сила стяжения пространственных горизонтов, о которой шла речь выше, должна быть дополнена противоположной силой разнесения идеи шатра над граненым туловом постройки, возникшей не просто в Иране, а во всем восточном Средиземноморье. Выше мы говорили, что идея ирано-армянской архитектурной формы шатра стала распространяться на север через северную часть Маверан-нахра и Северный Кавказ. Соответствующие формы русских шатров явились следствием не просто экстенсивности шатровой формы, а расширения архитектурной среды, генерирующей подобные архитектурные формы.

Как мы видели, беспрецедентность может обладать своей историей и метаисторией. Она вовсе не обязательно должна быть историей символического или аллегорического «знака и значения»376. Как мы увидели, гораздо интереснее работать с симптомами, а не со знаками, подобно тому, как работает врач у постели больного. Оперирование символической или аллегорической формой видения объекта не позволяет исследователю отвести взгляд от него. Предлагаемый же нами метод видения состоит из выстраивания ряда равноценных визуальных горизонтов, которые с разной степенью наполненности могут прояснить причины возникновения определенной формы в данном месте и в данное время. Непременным условием выстраивания своеобразного «парада» визуально-пространственных горизонтов является обязательность их взаимопересечения в точке пребывания рассматриваемой формы.

Вслед сказанному следует отметить, что отмеченную диспозицию нельзя отнести к обычным для иконологии рассуждениям о контекстных явлениях. Следует вести речь о вскрытии различных горизонтов одной вещи и о пространственно-временной транспаренции377.

Кроме того, очевидно, что пространственное видение всенепременно должно быть интерактивным. Соответственно, мы имеем дело не просто с видением, а с интерактивным видением. Пространственно-интерактивное видение задает воспринимающему сознанию достаточно широкое «поле связанностей» (connectivity field). Данное поле пространственного видения обладает двумя видами связанностей – устойчивых и долговременных связей (long connection), а также менее устойчивых и кратковременных связей (short connection).

Примечания

1 Вундт В. Очерк психологии. СПб., 1896. С. 142.

2 Мерло-Понти М. Феноменология восприятия. СПб.: Наука, 1998. С. 54.

3 Мерло-Понти. Феноменология восприятия. С. 58.

4 Обобщение и выявление роли экфразисов см.: Webb R. The Aesthetics of Sacred Space: Narrative, Metaphor, and Motion in Ekphraseis of Church Buildings // Dumbarton Oaks Papers. No. 53. Washington, 1999.

5 Перевод экфразиса Михаила Диакона с полезными комментариями см.: С. Mango. Studies on Constantinople, ХVII. P. 239–244.

6 Ср. со следующим четверостишием Мандельштама с примером антропоморфизации архитектурного тела:

Бывают мечети живые —И я догадался сейчас:Быть может, мы Айа-СофияС бесчисленным множеством глаз.

7 Об этой особенности экфразисов см.: Janes L., Webb R. To understand iltimate things and enter secret places: Ekphrasis and art in Byzantinum // Art History, vol. 14, № 1, 1991; Webb. The Aesthetics of Sacred Space.

8 Подробнее о стене и окне см.: Шукуров Ш. Стена или окно? Иконография архитектуры и идея открытости // Архитектурное наследство, М., 2008.

9 Мандельштам О. Слово и культура. М., 1987, С. 172.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Карл Брюллов
Карл Брюллов

Карл Павлович Брюллов (1799–1852) родился 12 декабря по старому стилю в Санкт-Петербурге, в семье академика, резчика по дереву и гравёра французского происхождения Павла Ивановича Брюлло. С десяти лет Карл занимался живописью в Академии художеств в Петербурге, был учеником известного мастера исторического полотна Андрея Ивановича Иванова. Блестящий студент, Брюллов получил золотую медаль по классу исторической живописи. К 1820 году относится его первая известная работа «Нарцисс», удостоенная в разные годы нескольких серебряных и золотых медалей Академии художеств. А свое главное творение — картину «Последний день Помпеи» — Карл писал более шести лет. Картина была заказана художнику известнейшим меценатом того времени Анатолием Николаевичем Демидовым и впоследствии подарена им императору Николаю Павловичу.Член Миланской и Пармской академий, Академии Святого Луки в Риме, профессор Петербургской и Флорентийской академий художеств, почетный вольный сообщник Парижской академии искусств, Карл Павлович Брюллов вошел в анналы отечественной и мировой культуры как яркий представитель исторической и портретной живописи.

Галина Константиновна Леонтьева , Юлия Игоревна Андреева

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / Проза / Историческая проза / Прочее / Документальное
Эстетика и теория искусства XX века
Эстетика и теория искусства XX века

Данная хрестоматия является приложением к учебному пособию «Эстетика и теория искусства XX века», в котором философско-искусствоведческая рефлексия об искусстве рассматривается в историко-культурном аспекте. Структура хрестоматии состоит из трех разделов. Первый раздел составлен из текстов, которые являются репрезентативными для традиционного в эстетической и теоретической мысли направления – философии искусства. Второй раздел состоит из текстов, свидетельствующих о существовании теоретических концепций искусства, возникших в границах смежных с эстетикой и искусствознанием дисциплин. Для третьего раздела отобраны некоторые тексты, представляющие собственно теорию искусства и позволяющие представить, как она развивалась в границах не только философии и эксплицитной эстетики, но и в границах искусствознания.Хрестоматия, как и учебное пособие под тем же названием, предназначена для студентов различных специальностей гуманитарного профиля.

Александр Сергеевич Мигунов , А. С. Мигунов , Коллектив авторов , Н. А. Хренов , Николай Андреевич Хренов

Искусство и Дизайн / Культурология / Философия / Образование и наука