Клич войны

Хенни Ван Дорн обладал горькой, непреклонной твердостью человека, рожденного для первопроходцев африкаанского племени. На протяжении многих поколений его семья боролась за то, чтобы захватить, удержать и возделать свою землю в высокогорном вельде. Они сражались с самой землей, стихиями, окружавшими их, и другими народами, которые жаждали заполучить эту территорию для себя, будь то зулусы, считавшие ее своей с самого начала, или британцы, охваченные ненасытной жадностью к большей земле и большей империи. Они молились Богу, который был столь же жесток и неумолим, как и они сами, Богу, который учил их держать обиду, искать возмездия и позволял подставлять другие щеки более слабым и доверчивым людям, чем они сами.

Саймел чувствовал угрозу, исходящую от этой совершенно другой породы белых людей, как от рычащего льва или разъяренной змеи. Это был не тот человек, чьи конечности предали бы его, как руки и ноги Берчиналла. Все в нем говорило миру, что Хенни Ван Дорн победит. Никакой другой исход было невозможно. Каждый раз, когда Симел оглядывался, ван Доорн оказывался чуть ближе к нему.

Солнце уже всходило, и из-за усиливающейся жары все больше и больше людей искали тень везде, где только могли, будь то в здании клуба, в тени дерева или под зонтиком или зонтиком. Но бегуны продолжали бежать. Для Леона сам факт того, что ван Доорн затягивал убийство на такой долгий срок, делал его еще более захватывающим. Это было похоже на наблюдение за пауком, который часами ткет свою паутину, зная, что насекомые, которые были его добычей, неизбежно будут пойманы и умрут, когда задача будет выполнена. И Симел, наконец, начинает слабеть.

Леон и Маниоро теперь играли гораздо более активную роль в гонке. Каждый раз, когда Симел проходил мимо их позиции, они маршировали в сторону тропы, затененной Шафран, которая бежала рядом с ними, и пока маленькая девочка подбадривала своего героя, а Леон хлопал в ладоши и подбадривал его, Маниоро давал указания на языке масаи, подгоняя Симела и советуя ему, как лучше сохранить силы. Поначалу Леон понимал все, что говорил Маниоро, поскольку сам бегло говорил на масаи уже более двадцати лет. Но потом пришло время, когда слова Маниоро показались ему чужими. Он перешел на какой-то жаргон или диалект, который даже Леон не мог понять.

‘Что ты ему сказал?- Спросил Леон.

Здоровяк пожал плечами. ‘Ничего особенного, М'Бого.’

Леон хотел было продолжить разговор, но вдруг заметил, что метрономический шаг Симела стал укорачиваться. С его охотничьим инстинктом слабеющей жертвы ван Доорн выглядел сильнее и набирал темп. Расстояние между ними сокращалось гораздо быстрее.

Леон вздохнул и поднял глаза к небу, словно ища божественного вмешательства. Что-то привлекло его внимание. Далеко-далеко, за самыми дальними холмами, огромная масса грозовых туч появилась над западным горизонтом и теперь двигалась по небу к полям для игры в поло. Леон видел вспышки молний за много миль отсюда.

Дождь остановит игру, подумал Леон. Возможно, это наша единственная надежда.

Голова Симела моталась из стороны в сторону, и его походка утратила свою пружинистость. Он чувствовал, что ван Доорн приближается. Он все чаще и чаще оглядывался на дорогу, широко раскрыв глаза. Теперь южноафриканец действительно ухмылялся ему, наслаждаясь предстоящим триумфом и все время ускоряя шаг.

Они бежали через поле, собираясь свернуть прямо на задний двор. Ван Дорн отставал от него не более чем на тридцать шагов и все время нагонял. Саймел увидел Маниоро, Бвану Кортни и его маленькую дочь, ожидающих на обочине дороги впереди. Он почти добрался до них троих, и расстояние между ним и Ван Доорном снова сократилось вдвое, когда он увидел, что его шеф слегка кивнул головой. Это был сигнал, который они согласовали по предыдущим схемам, и Симел прекрасно понимал, что он означает.

Как человек, пробудившийся от долгого сна, Симел снова ожил. Его тело утратило тяжелое, безжизненное оцепенение, голова приподнялась, шаг стал длиннее. Не прошло и дюжины шагов, как он уже двигался почти на полной скорости. Кенийцы, собравшиеся вдоль задней прямой, ожили, увидев, что явное истощение Симела было уловкой, чтобы привлечь его противника. Они улюлюкали от восторга, восхищаясь умом Масаи и глупостью белого человека, и на каждого из них, кричавшего о Симеле, приходился еще один громко насмехающийся Ван Дорн.

Африканер не обратил на них никакого внимания. Все его существо было сосредоточено на беге. Его улыбка сменилась гримасой, когда он заставил себя подражать Симелу. Но соответствовать ему было недостаточно. Он должен был идти быстрее. Ван Доорн был слишком близок к полной победе, чтобы довольствоваться чем-то меньшим.

Симел никогда не испытывал такой боли. Все его тело горело, каждая мышца горела, каждый вдох был отчаянным, хриплым вдохом, втягивающим воздух в легкие, которые все еще чувствовали голод, и сердце, которое билось, как армия барабанщиков, колотя своими палками по его ребрам.