Клич войны

- Поразительно, не правда ли?- Сказал Берчиналл. - Похоже на что-то из далекого прошлого. Просто сила всего этого.’

Леон понял, что имел в виду доктор, потому что солнце полностью исчезло, и единственным источником света были молнии, которые вспыхивали на небе, поражая один горный хребет за другим своими обжигающими вспышками чистого белого света – горы казались просто более темным оттенком черного на фоне темно-пурпурного и угольно-серого неба. Действительно, казалось, что невидимые боги швыряют эти стрелы с небес, как будто огромная сила, заключенная в них, содержит в себе искру самой жизни, а также разрушительную силу смерти.

А потом дорога снова пошла вверх, изгибаясь то в одну, то в другую сторону, и внезапно они оказались на краю обрыва, на дороге, которая казалась едва ли шире самой машины, и как раз в тот момент, когда поверхность стала самой предательской, так что она была почти полностью открыта всей силе ветра и дождя. Леон заказал самые мощные фары для своей машины, но лучи едва пробивались сквозь водянистый, мутный мрак. Прямо перед капотом виднелся небольшой клочок дорожного покрытия, но за ним не было ничего, кроме темноты, и было совершенно невозможно сказать, была ли эта чернота просто самой дорогой, ожидающей, когда на нее упадет свет, или пустым пространством за обрывом, ожидающим, чтобы швырнуть их на погибель.

Леону очень хотелось нажать на педаль газа, потому что каждая лишняя минута, проведенная в пути, уменьшала шансы Евы выжить. Время от времени он слышал, как она стонет или всхлипывает, и ему приходило в голову, что эти мгновения наступают не тогда, когда она издает звук, а тогда, когда хаос снаружи машины временно утихает настолько, что он может уловить отчетливые признаки ее страданий. Но по мере того как они ползли все выше и выше, дорога становилась все более опасной.

Хлещущая вода выбивала камни, которые стучали по колесам и нижней части шасси, и выкапывала выбоины там, где всего несколько часов назад поверхность была относительно гладкой. Там, где гравий был смыт, земля внизу превращалась в грязную жижу, скользкую, как лед. Несколько раз Леон чувствовал, как машина скользит по дороге к обочине, и ему приходилось бороться с колесом, чтобы справиться с заносом и заставить их двигаться вперед.

Это все? - спросил он себя. Неужели это та самая катастрофа, которую предсказала мама Лусима? Но как это может быть? Она сказала, что я буду жить. В ее устах это прозвучало как проклятие. Если бы мы с Евой могли поехать вместе, это было бы почти благословением.

И тут он спохватился. Нет! Что бы ни случилось, я должен жить. Должен же кто-то из нас, по крайней мере, присматривать за бедняжкой Саффи. Но, О Боже, пожалуйста, пусть их будет двое. Пожалуйста, умоляю вас, позвольте моей дорогой Еве выжить.

Верите ли вы в Бога?- Спросила Шафран Маниоро, когда они возвращались в Лусиму через тот же шторм, но по гораздо более дружелюбным дорогам.

‘Конечно. Я верю в Отца, Сына и Святого Духа, - ответил Маниоро, чье формальное образование было предоставлено миссионерами.

‘Я уже помолился им. Я молилась и молилась, чтобы маме стало лучше. У тебя есть другой Бог, Масаи, которому я тоже могу молиться?’

- Да, у нас есть Бог, Которого мы называем Нгаи. Он создал весь скот в мире и отдал его Масаям. Когда мы пьем кровь и молоко нашего скота, это как если бы мы пили кровь Нгаи тоже.’

- Христиане верят, что пьют кровь Иисуса, не так ли?’

‘Да, и именно поэтому я верю в вашего Бога. Я думаю, что он действительно Нгаи!’

Маниоро расхохотался над хитростью своей теологии. Потом он сказал Шафран: - у Нгаи есть жена по имени Олапа. Она - богиня Луны. Вы можете молиться им, если хотите.’

‘Спасибо.’

- Кроме того, мы верим, что у каждого человека на Земле есть дух-хранитель, который был послан, чтобы присматривать за нами и охранять нас. Поэтому, когда вы молитесь, просите, чтобы дух-хранитель вашей матери оставался сильным и бодрствующим, чтобы он мог защитить ее сейчас.’

Поэтому Шафран молилась Богу, Иисусу, Нгаи и Олапе. Она молилась за маму и за ее духа-хранителя. Она обещала Богу, что будет всегда хорошей и никогда больше не будет делать ничего плохого, если только маме станет лучше.

Затем она рассказала Маниоро все о своих молитвах и, закончив перечислять их, спросила: "Как ты думаешь, это что-нибудь изменит?’

Медсестра, стоявшая у главного входа в европейскую больницу в Найроби, прищурилась от яркого света приближающихся фар. - Берегись большой машины, на капоте которой сидит дама с крыльями, - сказал ей доктор Хартсон. Но она не могла видеть переднюю часть машины, потому что фары были такими ослепительными. Затем машина повернула, следуя по дорожке, и теперь она могла видеть ее сбоку, и там, конечно же, была летающая леди. Медсестра вскочила на ноги и ворвалась через двойные распашные двери в больницу. - Они здесь, доктор! она позвонила, как она побежала по коридору. ‘Они здесь!’