Книга про Иваново (город incognito)

Как-то встретились, когда его в один из институтов взяли художником. Могу что-то напутать, но помню, что сначала художником. Но потом поняли, что погорячились, и перевели в лаборанты. После того как Женя нарисовал плакат к какому-то празднику. Весьма своеобразно нарисовал, и декан попросил впредь вывешивать что-нибудь более понятное для масс. И тогда его перевели в лаборанты, где просто платили какие-то копейки, чтобы он не умер с голоду (большое спасибо этим людям, нашим землякам). Потому что он ничего не умел, только рисовать. Просто больше ни к чему не был приспособлен – только к служению искусству.

Когда-то у него в старом драмтеатре на втором этаже была мастерская. Помню, что он работал в перчатках – по странной иронии судьбы у него была аллергия на краски.

Мы часто бывали у него в мастерской – ивановские музыканты и поэты. Просто, проходя мимо, забегали попить чаю. Или брали с собой что-то покрепче и заходили посидеть, поговорить о чем-то полуреальном, посмотреть картины. И он всегда был рад. Это была эпоха всеобщего безденежья, безоглядной свободы и бесконечной любви друг к другу. Мы все время встречались, мы все время что-то сочиняли, учиняли и придумывали. Мы были легки, и нам все было легко».

Светлана Кузьмичева:

«У Куваева в живописи четко выделяется два периода – до болезни и после. Первый, где еще присутствует очень простой и лаконичный сюжет: кружка пива, огурцы или, например, рыба. Второй – чистая абстракция, когда он просто разбрызгивал краску, разливал ее по поверхности, смотрел, как она стекает, что-то поправлял. Даже в этом он умел найти тонкие цветовые нюансы, отношения.

Я видела, как он писал. Буквально три банки с краской перед ним стояло; кисти – не тоненькие, не колонковые, а уже отвердевшие, насыщенные краской. Мы с ним разговариваем, и в какой-то момент он макает кисть в одну из банок, причем не глядя, в какую именно, начинает что-то делать. Всего три цвета, а когда смотришь на готовую картину, никогда не скажешь, что там такая ограниченная палитра.

Он был многоплановый, любые материалы превращал в искусство. Когда в Художественном музее Куваеву в очередной раз отказали в выставке, он вышел во двор, а там крышу крыли – валялись обрезки кровельного железа, он их собрал и сделал коллажи, полускульптуры.

Для ивановского зрителя это было необычно, но он не делал ничего в пику. Его философия: не нравится – не смотри. Он не ругал всех, что у него все плохо (такого не было вообще никогда), никого не обвинял в своей неустроенности. К людям относился доброжелательно. Когда у него возникали проблемы: уволили с работы, негде хранить картины (а подобные проблемы возникали довольно часто), – их решали всем миром: друзья и знакомые искали место, находили варианты…

В Куваеве не было воинственности или нигилизма. То, что он делал, не являлось бунтом. Он делал нормальное современное искусство, которое в Иванове не очень ценится и не очень воспринимается, а для него оно было абсолютно естественным. Ничем другим он заниматься не хотел. В этом и заключался его нонконформизм. Как бы жизнь ни поворачивалась, Куваев хотел заниматься только таким искусством».

Он о себе

Из интервью разных лет

– Я живописец. Меня живопись интересует.

– Кто-то может подумать, что я эпатирую публику… Ничуть. Эпатаж и провокация – это добавочные краски в искусстве, служащие средством для достижения цели. Многие художники с этого начинают… Мне это давно уже неинтересно. Мне важна гармония, а все остальное неважно. Занятно, но благодаря своему нищенскому существованию я стал по-новому подходить к творческому процессу. Раньше я просто брал краски и экспериментировал над холстом. Сейчас я заранее обдумываю картину. Рисую ее в голове, прорабатываю все возможные варианты и лишь тогда беру в руки тюбик с краской. Я знаю, что многие меня не понимают и не принимают мои картины. Но меня мало интересует мнение этих людей. Мне гораздо интереснее те, кто думает как я. И если кому-то своему нравятся мои работы – я всегда рад!

– Печально, но в нашей стране на сегодняшний день искусством можно заниматься только в том случае, если ты человек обеспеченный. Парадокс лишь в том, что обеспеченные люди в этой стране искусством не занимаются. А в СССР можно было работать вахтером и быть свободным художником. Я бы, может быть, и не стал бы художником, если бы не жил в те прекрасные времена. Но жизнь сложилась так, как сложилась. Свой выбор я сделал давно.

– Я не ощущаю себя мастодонтом, хотя я наверняка мастодонт. По годам выходит, что мастодонт и динозавр… По-моему, так лучшие годы – это те, что еще до перестройки были. Особенно конец семидесятых. Прилавки магазинов были уставлены настоящим португальским портвейном и кубинскими сигарами, а «гопничества» практически и не было.

– За окном – своя правда, а у меня – своя. Почему я спрятался за такими стенами от той правды? Попробуй я туда выйти, я сразу получу… Потому что я другой – в отличие от той правды. Вот и все.