– Может быть, это ерундой покажется… На монументальную живопись со всей страны брали только восемь человек. Считалось: если поступил – ты уже счастливчик. Восемь экзаменов, в том числе и гуманитарные, – русский язык, литература, история от каменного века до наших дней: огромный объем, сразу все не запомнишь. Я перед экзаменом открыл учебник просто наугад, там, где откроется, – у меня открылось «Совещание в Хельсинки». Ну, прочитал, захожу, беру экзаменационный билет левой рукой, смотрю, а там «Совещание в Хельсинки». Я чуть в осадок не выпал – как кто-то ведет, да? Потом я все билеты на экзаменах тащил левой рукой. И поступил. А когда поступил, я для себя принял дурацкое решение, что буду в Строгановке заниматься творчеством. Нашу группу взял Коржев – он уже подметил, что сильная группа. Зашел к нам в мастерскую, спокойно поздоровался и говорит: «Ребята, знаете что – давайте поступим так: не надо творчества. У вас впереди будет целая жизнь, и эта жизнь с вас будет спрашивать исключительно творчество, а здесь пишите спокойно, без надсады. Как видите – так и работайте». Я подумал, раз академик так советует – побоку творчество, и это оказалось правильно, потому что надо в учебных заведениях овладевать ремеслом, идти по пути старой дореволюционной Академии художеств – это верный путь. Следуя ему, воспитываешь культуру цвета, культуру понимания – она оседает, как золотой песок. Потом работай хоть как абстракционист – ты уже будешь культурно работать, тебя культура будет держать.
– Это такой вопрос… Я раньше высказывался откровенно, а меня за это называли «Критикан». На ковер даже вызывали за мои слова.
– О чем и речь. Главное в нашем ремесле – это развитие, и у меня есть интерес, чтобы мой товарищ видел свои ошибки и развивался, и я бы развивался, глядя на него. Обмен мнениями необходим.
– Стало модно пренебрегать ее базовыми законами.
–
– Планку надо ставить выше. Работа должна быть не красивой, а величественной, и портрет не красивый, а величественный, одухотворенный, чтобы за ним чувствовался космос. Я недавно посмотрел по интернету молодежную выставку, которая в Москве проводилась, – никаких открытий нету. В советские времена на молодежных выставках всегда кто-то выделялся, были новые имена, азарт, задор, а тут я взглянул – все какие-то инертные работы.
– Я бы посоветовал нарисовать то, что она хорошо знает, – знает свою мать, любит ее. Пусть нарисует портрет матери, но здорово, с любовью.
Крестьянский сын
– В четвертом классе мне задали арифметическую задачу, которая у меня никак не получалась. Отец – неграмотный, не может помочь. Мать – тоже. Я вспомнил, что через один дом мужики крышу кроют тете Лизе Лебедевой, – я к ним пошел. Снизу крикнул: «Эй, мужики, помогите задачку решить». Они мне сказали – давай залезай. Я по лестнице забрался. Они полчаса решали, но так и не решили, и я, слезая с крыши, сказал себе: «Ничего, Шура, некому тебе в жизни помогать; придется, видать, самому грести». И так всю жизнь один и гребу.
– Нет. Это когда у нас государство сменилось, на дорогах появились пацаны – мойщики машин. Я хотел одного из таких изобразить как дорожный знак. А позировал мне в деревне соседский мальчишка – он сейчас вырос, живет в Москве, окончил институт.