Из раза в раз, из года в год возвращается он к сюжету о похищении Европы, и каждый раз девушка и бык у него по-разному «похищают» друг друга под небом Эллады.
Простор открыт, и тростник легко превращается в дудку, рыба – в лодку, а современная студентка – в очаровательную нимфу, заколдованную синей ниткой (гобелен «Пробуждение»).
Силуэты древних, тероморфных богов проступают из воздуха над чашечкой эспрессо. Они, как орнамент, как звездное небо, но они уже есть, они уже прибыли.
Цивилизация не мешает. «Парк постиндустриального периода» соседствует с народно-календарным «Покровом», таинственная Азия («В ожидании чуда») – с Западной Европой («Птицелов»).
Какая-то архаика, прочувствованная человеком сегодняшнего дня, привыкшего к компьютерам, многолюдью городских улиц, маффинам из пекарни, дорогим украшениям, звучит у Мухина естественным образом и безо всякой натуги. Он ничего не проповедует, а просто рассказывает, и тем убедительнее его «истории».
У него самого история следующая – Владимир Мухин родился в Кинешме в 1952 году. Гобеленом заинтересовался, еще когда был студентом Ивановского худучилища. Ездил тогда практически на все столичные выставки. «Компания была дружная, сорваться могли за полчаса. Общий вагон, верхняя полка – ночь на поезде, день в Москве и обратно домой, – рассказывает художник. – В то время был расцвет гобелена. Произведения российских мастеров выглядели несколько тяжеловесно: помпезные, многодельные и многопредметные – созданные по принципу классической шпалеры. А прибалты делали очень декоративно – добивались решения формально-живописных задач, экспериментировали с материалом. Чем понравился гобелен? Какой-то необычностью, мягкостью, фактурностью. И конечно, выделяющимися на фоне остального размерами».
«А в конце восьмидесятых я попал на Байкал – на творческую дачу. Место изумительное, зима. В Иванове в тот год она была гнилая, сырая, грязная, а там – звонкая, чистая, солнечная. И вот что-то перещелкнуло во мне: то ли простор, чистота и природное величие, то ли общение. Я „напахал“ кучу графики и серию небольших гобеленов – более камерных, сюжетных, „человеческих“. Они были новыми для меня по языку. С тех пор я в этом направлении и двигаюсь».
«Шпалера своим материалом дает какое-то первобытно-человеческое ощущение. Проведешь рукой по готовой работе, и происходит процесс отдачи, что-то необъяснимое на тактильном уровне».
Творчество – загадка. Даже самое консервативное в своей основе искусство несет в себе неперевариваемый «икс». Именно поэтому оно свободно, оно футуристично.
Несколько лет назад в Художественном музее у Мухина состоялась персональная выставка под названием «Не-черный квадрат». На него тогда посыпались вопросы: «А что это такое? Почему он не-черный?» – «А вот – не-черный. Не хочу я все искусство сводить к Черному Квадрату, – ответил Мухин. – Не все еще сказано другими цветами и красками. И будет еще что сказать и на что смотреть, как творить и чем творить. Негатив и так всем мозги проел до основания, а я считаю, нужно смотреть в будущее, а не в прошлое, потому что прошлое мы все худо-бедно прожили и знаем, а в будущее всегда хочется верить – что все твои нереализованные помыслы найдут воплощение».
На его гобеленах – медведи и львы, крокодилы и зебры, вавилонские блудницы и разбойники-скоморохи. Кого только не встретишь! А где же он сам?
«Собравший камни» – так называется своеобразный автопортрет, на котором отшествовавший в пустыню мудрец в восточном халате проводит время в обществе сидящей на плече совы, но лицо его не мрачно, не проникнуто отчаянием – он привычно сосредоточен и негромко сетует на то, что люди – всего лишь люди, а песчинки бесчисленны и неудержимы.
Других авторов, работающих в жанре подобного философского гобелена, в Иванове нет, да и в стране они редкость.
Владимир Мухин – последний из могикан.
О нем
«Посмотрите, как он передает угасающий день – когда на еще светлом небе появляется луна (гобелен „Собравший камни“). А каков „Петров день“, где по одежде рыбака-апостола „стекает“ солнечный свет – то ли нимб, то ли контражурное освещение.
У художника фантастическое ощущение декоративности материала. При этом он насыщается глубоким содержанием. Красиво по цвету, по форме, по вибрации. Это абсолютно современный пластический язык и современное восприятие мира. Персонажи на полотнах статичны. Но при помощи беспокойного фона, геометрии традиционного тканого орнамента эта „застылость“ разрушается».
Он о себе
–