Книга про Иваново (город incognito)

– Во-первых, все мы существа единой системы, то есть природной, и прежде чем сказать, что человек лучше, скажем, чем ворóна, – это надо еще подумать, лучше он или хуже. В принципе мы все живые существа. Все одинаковы в этом мире, каждый из нас имеет свою нишу, и соединение человека с птицей, птицы с рыбой, а рыбы с кроликом – это не больше чем желание несколько расширить возможности персонажа.

– Как очки у козы?

– Да. Очки же нисколько не умаляют достоинство козы, наоборот – придают ей дополнительную окраску.

– А как появляются ваши сюжеты?

– Я редко впрямую цитирую какие-то мифологические или библейские истории. Меньше всего это начинается с литературы; часто – с чисто формального поиска, случайных элементов, деталей, а потом это все обрастает, и на определенной стадии подключается литература – начинается процесс привязывания уже состоявшегося формального этапа к некоему сюжету.

– Ваш любимый мотив – девушка и бык, похищение Европы. Вы читали у Овидия «Метаморфозы» или вообще античную литературу?

– Нет, не читал. Только выдержки из нее. Однажды взялся за Платона и не осилил.

– Но Платон – это философия, а не искусство.

– Может, он меня от всех антиков и оттолкнул.

– А что заставляет из раза в раз возвращаться к истории про девушку и быка, похищающего ее?

– Наверно, больше всего неоднозначность прочтения этого сюжета, но я-то вообще не иллюстрирую миф – я просто использую его для собственных насущных решений, опять же – в большей степени формальных. Последний мотив на эту тему начинался с цветового решения, с композиции – тут синее, тут оранжевое, тут загнутая форма, которая потом оказалась рогами. В творчестве много подспудных, неосознанных вещей. По сути, сам сюжет встроился в цветовую и пластическую структуру. Для меня гобелен своего рода живопись – там точно так же пробуешь, ищешь, а не шмурыгаешь, как половик, ниткой одного цвета.

– Я все-таки вернусь к мифологии, потому что даже в гобеленах, посвященных православным праздникам, у вас сквозят языческие мотивы.

– А они не столько православные, сколько народные, бытовые. Что ты вообще понимаешь под язычеством?

– Есть традиционное христианское мировоззрение, есть исламское, есть буддийское, а есть языческое, которое для каждого региона было свое, но по сути однотипное.

– Я считаю, что религиозные различия – это все искусственное. Самая посконная человеческая сущность зарыта в язычестве. Оно более настоящее. Я не сторонник разделения на католиков, мусульман, буддистов и прочее. Неважно, в кого ты веришь. Главное, чтобы ты хранил добро и не делал зла.

– У вас вовсе нет мрачных, демонических, отпугивающих работ в духе «Капричос» Гойи. Что позволяет сохранять оптимизм?

– Я не считаю себя ни оптимистом, ни пессимистом. На одной персональной выставке по поводу моих работ в книге отзывов кто-то написал: «Все здорово, профессионально, но очень жаль, что вы служите дьяволу».

– Вероятно, это был какой-то религиозный фанатик, для которого ваши зверушки – нечистая сила.

– Но я же не прославляю никакого антихриста. Если это не Христос, значит, это антихрист? Другого не дано, что ли?

«Я приверженец нормального, традиционного искусства»

– На один гобелен уходит больше месяца работы. Что позволяет так долго сохранять азарт, авторское любопытство?

– Это сложный процесс, и он все время колеблется. Сначала интерес подогревает то, что нужно дойти до той стадии в размерности сделанного, когда ты наконец можешь понять, чтó у тебя получается и получается ли вообще. А потом запал поддерживается тем, что надо закончить и увидеть все в целости. Готовая вещь в любом случае отличается от самого подробного эскиза.

– Случалось распускать неудавшуюся работу?

– Нет. Никогда.

– А если она вам не нравилась?

– Куски распускал, но не слишком большие, и это в том случае, когда я вижу, что можно что-то исправить. Если я вижу, что исправить нельзя и работа получается не такой, как я хотел, но получается что-то другое, не противоречащее моему представлению о конечном результате, я добиваю.