Книга про Иваново (город incognito)

– Что побудило заняться цветными витражами?

– Деньги. Заработок.

– А какие витражи предпочитают ивановцы? Что сейчас в моде?

– Что-то нейтрально-благостное: цветочки, лепесточки, пусть даже абстракция, но уравновешенная, сгармонированная – под цвет обоев… Не обои к витражу, а витражи к обоям. Приходится слышать – давай с цветовой гаммой подождем: мы сначала обои выберем, а потом решим, какой должен быть витраж. Хотя обои стоят сущие копейки по сравнению с витражом, и они через пять лет изотрутся, запачкаются, их все равно придется менять, а витражу ничего не будет.

– Сложно подлаживаться под вкусы заказчика?

– Как относиться. Можно тупо – чего изволите? Нá вот тебе ромашки с лютиками. А можно постараться грамотно соединить профессиональные изобразительные моменты и их пожелания. Редко бывает ступор.

– Есть в Иванове молодые интересные художники?

– Наверно, нет (говорит Мухин после долгого размышления. – Д. Ф.). Пусть это будет резко и, может быть, неправда, но я считаю, что нет. Есть приемлемый уровень работ для поддержания усредненного провинциального уровня, но так чтобы «ах, вот же оно!» – я таких не знаю. Сейчас сложно даже требовать от молодежи что-либо. По ряду причин – отсутствие нормальной школы, нормальной заинтересованности, куча сторонних проблем, которые им необходимо решать.

– Но всегда же были трудности, которые молодому художнику приходилось преодолевать.

– Раньше была другая школа – чисто в образовании, не говоря о среде. Я не беру андеграунд – я приверженец нормального, ровного, традиционного искусства, хотя принять могу многое: не против и беспредметности, и «Черного квадрата», – но понять, для чего это делается, могу не все.

– То есть раньше проще было стать художником?

– Да. Имея в кармане свои сто двадцать рублей, которые легко можно было заработать и вполне сносно на них прожить, я мог не думать, как свести концы с концами, и у меня была свобода для творчества, размышлений. У художника внутри как болячка какая – не болит, а тянет, тебе что-то надо, а если мысли только о том, как найти на пропитание, все верхние побуждения становятся обузой. Главное, чтобы сидело что-то внутри – не дар, а характер, творческий стержень. Куча была примеров, когда талантливые молодые люди с достойной подготовкой пропадали в тину. Надо беречь в себе определенные свойства. А сейчас оканчивают студенты училище – многие ли из них выплывут? Какое для них подспорье? Они ни в жизни, ни в искусстве ничего еще не умеют, и куда они пойдут? Чем будут заниматься?

– А что им интересно? На какие темы они рисуют?

– У меня от молодежного выставкома удручающее впечатление. Все забивает тенденция к упрощению – она везде присутствует. На фига писать «Помпею», если можно махануть широкой кисточкой два кусточка, три листочка или бутылки в ряд поставить. А прикрыть поисками новых форм и тенденций можно все что угодно, любую ерунду.

МЕСТЕЧКО ЕРШОВО

Задача художника – разжечь костер. Кто придет к нему погреться – непредсказуемо.

Но и само пламя творчества, на первый взгляд кажущееся таким же безобидным, как огонь в камине, нельзя обуздать.

Из всех ивановских художников Вячеслав Ершов, пожалуй, самый неуверенный и неубежденный, любящий вопрошать себя и бытие: что ты такое?

При этом он – человек с ясным взглядом на вещи, целеустремленный и даже упрямый.

Постоянно балансируя между свойственным ему природным жизнелюбием и отстраненно-умозрительной, книжной философией, он напоминает странника на дорожной развилке, который все выбирает, по какому направлению ему идти, и никак не может определиться.

В итоге он вечный витязь на распутье, которое становится источником его творчества, но эта внутренняя противоречивость не есть раздвоенность или двухголовость – для Ершова это его органика; почему собственно она и плодотворна.

К нему нелегко подойти с линейкой.

С одной стороны, Вячеслав Ершов – искренне верующий, православный христианин, дьякон в одном из городских храмов, с другой – художник, искатель, сталкер, перекати-поле.

Он пишет картины религиозного содержания на языке абстрактной, авангардной живописи, которая, казалось бы, менее всего для этого годится: как если бы Малевич иллюстрировал Библию, – парадокс, нонсенс! Однако у Ершова христианское нутро и страсть к спонтанной, иррациональной «абракадабре» друг друга уравновешивают, приводят в норму.

Все свои силы художник отдает на то, чтобы хаос – или просто беспокойство души человеческой – сумел воплотиться, нашел себя, не стал прелестным или разрушительным. «Человек мне интересен исключительно своей религиозной стороной – насколько он верит», – говорит Ершов.