Коктейль из развесистой клюквы

   Я развела руками. Черт его знает, кому! Вовке, кажется, я уже ничего не смогу вернуть. Ни этот конверт с чужими фотографиями, ни ту десятку, которую стрельнула у него как-то в прошлом месяце, да и забыла про нее… К нашей бухгалтерше Елене, как я понимаю, конверт с «деловыми бумагами» не имеет никакого отношения. Выходит, надо отдать его другой Елене – Роговой, раз уж я пришла к выводу, что она была клиенткой Горохова и именно по ее заданию Вовка следил за кем-то из запечатленных на фото любовников. С другой стороны, мадам Рогова ничего такого Вовке – в смысле «продолжать в том же духе» – делать не велела, это он сам неправильно понял мои собственные слова! Получается, что никому пикантные фотографии не нужны.

   – Наверное, мне нужно поговорить с Роговой, – неуверенно сказала я.

   – Зачем?

   – Я вроде как несу ответственность перед Гороховым, – ответила я. – Получается, что он поручил мне быть посредником между ним и Еленой Роговой. А она, как я предполагаю, просила Вовку разобраться в истории с убийством Алика. Об этом я тоже кое-что знаю, и, если Лазарчук не хочет меня слушать, я расскажу все заинтересованному человеку. Выложу все, что знаю о смерти Алика. Про предполагаемого убийцу Леву расскажу – про то, что он попал под трамвай. Но о снимках сразу говорить не буду. Может, только намекну, вдруг что-то прояснится…

   Ирка заерзала на сиденье:

   – Может, расскажешь мне все с самого начала?

   Мысленно я вернулась к событиям незабываемого воскресенья, ознаменованного покупкой лошади и несостоявшимся взрывом бомбы, и рассказала подруге обо всем, что случилось со мной за последние дни. Ирка слушала не перебивая, а когда я закончила, сказала:

   – Пожалуй, не поеду я сейчас на рынок. Съезжу в «Конику» к Сашке Полякову и попрошу его кадрировать фотографию этой развратной тетки. – Ирка потрясла в воздухе снимком. – Напечатаю одно лицо, чтобы можно было, не стыдясь, демонстрировать фотографию людям. Покажем ее всем знакомым, вдруг кто-то и узнает девицу. Глядишь, поймем, зачем Вовка за ней следил.

   – Может, он следил за мужиком? – Я постучала пальцем по белобрысому затылку кавалера на фото.

   – Если бы он следил за мужиком, то снимал бы его так, чтобы видно было лицо, – возразила Ирка. – А здесь на всех трех фотографиях хорошо видна только дама. О мужике можно сказать совсем немного: он атлетически сложен, у него светлые волосы и небольшая родинка за правым ухом. Родинка – это, конечно, примета, но ее одной маловато.

   – Я даже не уверена, что на всех трех фотографиях фигурирует один и тот же мужик! – заметила я. – На двух снимках явно запечатлен блондин, а на третьем… Вроде брюнет или нет? Против света снимали, не разберешь… Но профиль-то орлиный, у блондинов таких носов не бывает!

   Ничего не ответив, Ирка высадила меня у подъезда нашего офисного здания и укатила. Я побежала на работу, на ходу сочиняя уважительную причину для опоздания. Зря только напрягала мозги – никто меня за несвоевременный приход не корит и не собирался. Бабка-вахтерша, от которой я уже приготовилась выслушать дежурный упрек, при моем появлении сверкнула глазами и выпалила:

   – Елен, ты про Вовку-то слыхала? Горохов вчера в аварию попал!

   Чувствовалось, что старушке не терпится поделиться информацией, я же была совсем не прочь ее выслушать. И к обоюдному нашему удовольствию я задержалась у заградительного стола вахтерши. Безошибочно выверив соотношение в голосе удивления и испуга, я воскликнула:

   – Неужели?! Как же это случилось?!

   Словоохотливая вахтерша с трудом дождалась, пока я произнесу свою реплику. Оказалось, ей было что рассказать, и старушка без промедления завела былинный сказ. Думаю, к этому часу бабка уже успела откатать свой драматический монолог на нашей редакционной публике, потому что речь ее текла гладко, почти напевно. Седовласой народной сказительнице недоставало только гуслей в руках.

   – Ой, пришел вчера в телекомпанию добрый молодец, Володимир свет Иванович Горохов, – выводила она. – Да и сел он в редакторской за накрытый стол, за честным пирком кофе выпити!

   – С сахарольчиком? – встряла я.

   – С ним, родименьким! – не сбилась с фольклорного стиха бабка. – Выпил чарочку, пригорюнился: истомился, мол, добрый молодец.

   – Что значит «истомился»? – быстро спросила я, чувствуя, что образная речь старушки не соответствует сухому стилю протокола опроса свидетеля. – Он устал, не выспался, приболел?

   – Не, просто заскучал по твердому окладу, – неожиданно легко перешла моя собеседница на прозу. – Скулил: мол, хорошо быть штатным журналистом – свой кусок хлеба всегда получишь, а вольному сыщику тяжело приходится. Никогда не знаешь, что тебе завтра на голову свалится – манна небесная или шальной кирпич.

   Я неопределенно хмыкнула, и вахтерша неожиданно встала на защиту Горохова:

   – А ты не крякай, Вовка-то правду сказал! Вишь, как получилось? Только от нас вышел – и привет, в аварию попал. А я еще, грешным делом, смотрела на его новую машину и думала: «Что ж ты жалуешься, паразит, когда на такой тачке катаешься!» Прости меня, господи! – Старуха размашисто перекрестилась вязальной спицей.