Кровавые ритуалы. Барабаны зомби

Я сделал медленный вдох и внимательно посмотрел на Ласкиэль.

– Когда я убил Джастина, – сказал я наконец, – и более-менее собрался с мыслями у Эбинизера, я пообещал себе одну вещь. Я пообещал, что буду жить самостоятельно и на собственных условиях. Что научусь отличать добро от зла и не буду пересекать разделяющей их черты. И не позволю себе стать таким, как Джастин Дю Морне.

– А остаться в живых ты, значит, не хочешь? – поинтересовался мой двойник.

Я встал со стула и направился прочь из светлого круга:

– Конечно хочу. Просто есть вещи поважнее выживания.

– Ага, – согласился двойник. – Например, люди, которых убьют, когда ты помрешь и не помешаешь ученикам Кеммлера.

Я застыл на границе света и темноты.

– Ты, конечно, можешь выбрать дорогу незапятнанной чистоты, если хочешь, – продолжал двойник. – Ты можешь отвернуться от этой силы ради принципа. Только учти: после твоей бесспорно благородной смерти все, кого ты перестанешь защищать, все, кто, возможно, приходил раньше к тебе на помощь, все, кто погибнет вследствие Темносияния, – все те, чьи жизни ты мог бы спасти сейчас и в грядущем, все они будут на твоей совести.

Я смотрел перед собой, в темноту. Потом закрыл глаза.

– Вне зависимости от того, откуда она пришла, Ласкиэль предлагает тебе силу знания. И если ты отвернешься от этой силы – силы, совладать с которой можешь только ты, – значит ты предашь свой долг защищать тех, кто недостаточно силен, чтобы делать это самостоятельно.

– Нет, – пробормотал я. – Это не… это не входит в мои обязанности.

– Еще как входит, – произнес подсознательный я звонким, как хрусталь, голосом. – Ты просто трус.

Я резко повернулся к нему.

– Если ты намерен тупо идти на смерть, – продолжал он, – а не сделать все, что в твоих силах, чтобы помешать происходящему, значит ты просто совершаешь самоубийство и пытаешься оправдать себя при этом. Так поступают только трусы. Это недостойно.

Я попытался придраться к его логике и не смог, конечно. Ну да, мой двойник мог казаться другим человеком, но на самом-то деле это было не так. Он был мной.

– Если я отворю сейчас эту дверь, – медленно произнес я, – как знать, смогу ли я закрыть ее обратно?

– Очень даже сможешь, – возразил мой двойник. – У меня нет ни малейшего намерения допускать ее к контролю над чем-либо. Так что это ты будешь определять режим.

– А что, если я не смогу запереть ее снова?

– С какой стати не сможешь? Это твое сознание. Твоя воля. Твой выбор. Ты ведь еще веришь в свободу выбора?

– Это опасно, – сказал я.

– Конечно опасно. А теперь тебе нужно сделать выбор. Ты готов рискнуть? Или ты сбежишь от этой опасности, обрекая тем самым всех, кому нужна твоя сила, на смерть?

Несколько секунд я молча смотрел на него. Потом перевел взгляд на Ласкиэль. Она ждала; ее глаза, как и выражение лица, оставались невозмутимыми.

– Ты это можешь? – прямо спросил я ее. – Можешь показать то, что было на этих страницах?

– Разумеется, – отозвалась она голосом, в котором не было ничего, кроме покорности. – Я с радостью предложу тебе любую помощь, какую ты только позволишь.

Вид она имела скромный. Услужливый. Но я-то знал, что это не так. Даже тень Падшего ангела Ласкиэли обладала чудовищной силой. Она могла казаться сколь угодно скромной и услужливой, но, если бы она была такой на самом деле, она не стала бы одной из Падших. Я не думал, чтобы она лелеяла какие-нибудь убийственные помыслы или что-то такое, – мои инстинкты говорили мне, что ей искренне хотелось помочь мне.

В конце концов, это был первый шаг. И уж чего-чего, а терпения у нее имелось в достатке. Она могла себе позволить ждать.

Действительно, опасно. Ласкиэль представляла собой не что иное, как соблазн силы, соблазн власти. Я не мечтал стать чародеем. Черт подери, да я кучу раз сокрушался о том, какой замечательной была бы моя жизнь, не стань я чародеем. Магические способности даются человеку от рождения, и если с тех пор они развились, значит так произошло по необходимости, ради выживания. Но я вкусил и темную сторону обладания магической властью – жгучее удовлетворение при виде врага, поверженного моей силой. Желание испытать свою мощь в поединке с чужими, бросить им вызов и посмотреть, кто окажется сильнее. Бессмысленную жажду большего, которую, если однажды позволить себе, уже никогда не утолить.

Одна из самых гнусных и холодных душ, с какими мне приходилось встречаться, заявила мне однажды, что единственная причина, по которой я так рьяно бьюсь за то, что считаю правильным, состоит в следующем: я боюсь заглянуть в себя и увидеть, что больше всего мне хочется прекратить эту бесконечную битву и поступать так, как мне заблагорассудится, не испытывая при этом ни угрызений совести, ни раскаяния.

Теперь мне начинало казаться, что она говорила правду.

При одном взгляде на терпеливо ждущего Падшего ангела меня охватывал ужас.

Однако на кону стояли жизни невинных людей: мужчин, женщин, детей, которые нуждались в защите.

И если я не помогу им, кто тогда?

Я глубоко вздохнул, полез в карман и нащупал в нем серебряный ключ. Я кинул его моему двойнику.