Лесная сказка

— Механик, а механик. Скажи, кто папа-мама…

За промолчавшего Бориса, который не повернул головы, ответил Игорек:

— Витя, что пристал к человеку?

— Почему он шифруется? — проговорил, выбивая зубами дробь, Виктор Иванович. — Я не скрываю, с ходу скажу: папа — журналист "Известий", мама — машинистка на Лубянке… а у него все не так… я ночью слышал — он даже дышит неправильно!

— Чудо, ты не князь, — бросил на ходу Кэп. — Не придирался бы к людям.

Виктор Иванович потирал руки над костром, а Игорек отозвался за него:

— Он-то как раз считает, что князь — это вы, плебеи, деревня безродная…

Борис следил, как Виктор Иванович переносил мытарства: то навис над костром, вороша его веткой, — то, как раненое животное, уполз к палатке. То ухватил проходившего мимо Герыча за полу штормовки и просипел, подмигивая, как заправский заговорщик:

— Хороша баба, да? Хочешь такую? Вижу — ты глаз положил… — И Борис догадался, что речь о Кире. — Вокруг меня их — сотни. А тебе такая нужна. Я ее в два счета отобью, склею и передам в лучшем виде, хоть в бумажку заверну. Ты — наш человек, одной крови. Далеко пойдешь — вспомнишь потом про бедного художника.

Он откинулся обратно на ствол, а Герыч неловко повел плечами и отправился, куда шел; Борис присоединился к Кэпу и Брахману, которые обкапывали кострище и клали по периметру дерн, а Помор углубился в лес и выволок две ладные слеги. Ему явно подходила отшельническая жизнь, он расцветал в лесу — если в электричке и на городском вокзале его скрючивало, то среди деревьев он существовал естественно, живым добавком к первозданному ландшафту.

Девушки не появлялись, и Бориса обеспокоило, что легкомысленный Кэп ухом не вел, не сомневаясь, что под его началом никто не заблудится, — но потом из леса зааукали. Урожай оказался обильным, так что Тюша, которая затеяла чистить маслята, выругалась, стряхивая с пальца липкую кожицу, выкинула злосчастные грибы в куст и занялась простыми в обработке белыми, подберезовиками, нежно-розовыми волнушками. Лима избегала хозяйства — она курила в стороне, с изяществом светской дамы стряхивая пепел в банку из-под кильки в томате. Борис ждал, что она возьмется рисовать, но она, наученная горьким опытом столкновения с признанным талантом, не лезла на рожон. Борис не понимал, чем его отталкивало ее лицо; решил, что виной контраст между приятными пропорциями носа, губ и подбородка — и неестественно расставленными миндалевидными глазами, лишенными выражения.

К котлу заступил Брахман, быстро сварганивший грибную похлебку. На стоянке, которую с каждой минутой усовершенствовали приспособлениями цивилизации, делалось все уютнее, и Никуня украсила стол букетом из колокольчиков и полевой герани. После обеда безответного Клепу погнали мыть посуду и оттирать котел, а Лима все же подобрала прутик и, примостившись у костра, чертила загадочные письмена сродни архимедовым кругам.

Она покачивалась в трансе и уныло, на одной ноте, мурлыкала под нос мелодию, всецело занятая художеством.

— Что это? — Борис наклонился, ободряя девушку, которой что-то не понравилось — худенькие плечи свело судорогой, миндалевидные глаза бесовски блеснули, и Борис вовремя отпрянул: Лима выхватила из костра головню и ткнула в Бориса, едва не угодив факелом прямо в лицо. Выходка была так нелепа, что несостоявшаяся жертва опешила, а те, кто заметил этот фортель, прикинулись, что ничего не разобрали, и только Кэп, который видел, что поступок Лимы был из ряда вон, подошел: перекладывая с больной головы на здоровую, он грозно уставился на Бориса и погладил Лимины волосы рукой, которую девушка тут же сбросила.

— Ненавижу, — пробормотала она, злобно закусив губу, и веснушки проступили на ее белом как полотно лице — Мещане. Филистеры.

Кэп что-то зашептал Лиме на ухо, а обескураженный Борис убрался, отряхивая штаны. Хулиганскую браваду избалованного ребенка все осудили по-разному, и только Виктор Иванович довольно крякнул. Он уселся, достал пачку с гербом, долго закуривал трясущимися руками и, затягиваясь сигаретой "Рига", изрек:

— Девочка молодец — с характером. И к тому же, — он дал понять, что, будь его воля, сделал бы то же, что Лима, — чувствует людей. Не-ет, дорогие товарищи, — в этом позиция… такая пробьется… может.

Кэп поблагодарил его оленьим взглядом, и прискорбный эпизод все забыли или сделали вид. Потом Помор, снова исчезнувший в лесу, вернулся и вытащил из кармана уродливые наросты чаги.

— Чудо полечим, — сказал он, а Виктор Иванович с ужасом уставился на черно-коричневые комья, похожие на куски грязи.

— Смерти моей хотите? — осведомился он.

Клепа очистил чагу, раскрошил ножом и ссыпал крупинки в алюминиевую посудину.

— Ты, Помор, следопыт, — сказала Тюша. — Тебе по уму в лесу надо — что в городе делаешь?

Помор смутился и покраснел от ее слов, как от похвалы.