Борису думалось, что сегодня петь не будут, но гитара навязчиво зазвенела — все, преодолев уныние, постановили, что, заслышав голоса, заблудившаяся Лима возьмет нужное направление и, может быть, выберется к лагерю. Кэп поначалу был не в настроении и передал инструмент Клепе, у которого оказался приятный, несмотря на отсутствие слуха и скверную дикцию, басок. Потом гитара перешла к Кире, затянувшей песню так пронзительно, с такими фиотурами и претензиями, что Борису захотелось убраться подальше. Потом Кэп, у которого заложило уши от заунывных Кириных глиссандо, категорически забрал гитару. Борис слушал Кэпа одним ухом, обособляясь от происходящего. Лес, нашпигованный железом, пронизанный тенями, навалился на него всей лиственной силой; он жалел, что поддался минутной слабости — присоединился к Кэпу и его команде. Он уже был уверен, что из его мечтаний о мести ничего не выйдет; привычная логика города, цивилизованных поселков и окраин здесь не работала; беда, которая стряслась с туристами, путала и его мысли.
Он рассматривал, какими затейливыми изгибами вьется пламя, усилием направлял разум в недавнее прошлое, где не было великолепного Кэпа и скучных людей, питающихся отблесками Кэпова очарования, — но, сопротивляясь Кэпову влиянию, он обнаруживал, что Кэпов голос, не касаясь его сознания, исподволь совершал какую-то кропотливую работу; какого предмета ни касались Борисовы мысли, в них упорно проникало сознание, что он живет неправильно, что вся жизнь прожита зря, стыдно, — и вместе с этим сознанием его точила безнадежная тоска; он понимал, что ничего не переделает и что все попытки что-то изменить напрасны.
Он налил себе чаю; вода была горькой и даже в эмалированной кружке отдавала металлом. В ноздри бил смоляной, удушливый дым. Борис с раздражением выбрался из-под тента и долго бродил, разнося и топча ногами муравейники. Потом его позвали дежурить к котлу, и он неумело чистил овощи и помешивал в котелке кашу, отдирая от донышка пригорающую корку. Перед ужином все разбрелись, кто куда, — даже Галя бросила его, занявшись своей поцарапанной рукой, которую мазала зеленкой. Потом кто-то подошел и взял лопату; подняв голову, Борис обнаружил, что это Кэп отряхивает инструмент от налипшей грязи.
— Кэп, — внезапно вырвалось у Бориса. — Ты женат?
— Закрыли тему, — бросил Кэп, и Борис с невольным уважением пробормотал:
— Извини.
Мимолетная тень пробежала по выразительному Кэпову лицу.
— Механик, а ты? Нет? — Он подкинул лопату, ловко поймав одной рукой. — Тогда не лезь… не люблю любопытных.
Что-то держало его на месте, не давая уходить. Потом он красиво откинул капюшон и вскинул голову в эффектной позе, показавшейся Борису донельзя фальшивой.
— Видишь ли, механик, — проговорил он свысока. — Мы в разных амплуа. Я круглые сутки под прицелом… светят прожекторы… а такие, как ты, смотрят на меня из зала. А за моей спиной — дверь… и я в эту дверь никого из вашей братии не пущу.
Он говорил с таким неприятным пафосом, что Борису, который изнемогал от скрытности, стало противно, и он, хотя был уже готов, передумал рассказывать Кэпу о вчерашней встрече с Лиминым мужем.
— Слишком высокий стиль, Кэп, — сказал он сухо. — Храни свою дверь — кто мешает.
Он думал, что Кэп повернется и уйдет, но тот сел рядом.
— Механик, — Кэп усмехнулся. — В тебе есть что-то общее с моей женой — так же вопросы задаешь.
Ждать до завтра, — решил Борис, уже не радуясь, что завел этот разговор. Он поскреб половником по дну котелка. Выстрелив, щелкнуло полено в костре. Кэп в задумчивости вертикально уронил лопату, ушедшую лезвием в песок.
— Наши бабы нашептали, — сказал он, глядя на пламя. — Конечно… в жизни двоих должно быть вот это — речка, роса, ветер, сова ночью… Когда этого нет, — сплошные Игорьки вокруг бегают… но там не перегорело еще. Женщину надо брать, как котлету со сковородки. Потому что остывшую котлету никто жрать не будет. Но чужое тепло иногда как-то… — он махнул рукой и поморщился. — Знаю я, что сейчас с ней происходит, — звонит ей каждые три часа ее унылый Гусев, а она его утешает — наставляет, как жить…
Услышав свою фамилию, Борис вздрогнул, но Кэп этого не заметил — он поднялся и ушел подкапывать стойку, на которой держался тент.
Потом ужинали. Лима не объявилась. Под ночь закончился дождь, но поднялся ветер, лес застонал, и Бориса физически раздавил страх, с которым он представил, что чувствует избалованная девушка, брошенная одна в этой агрессивной вселенной.