Лирика. Автобиографическая проза

Красавица, избранная тобою,
Внезапно нас покинула — и смело,
Как я надеюсь, в небо улетела:
Жила столь милой, тихою такою.

Тебе ж пора, взяв крепкою рукою

Ключи от сердца, коими владела,
За ней — прямой стезею — до предела.
Пусть не тягчим ты ношею земною;

От главной ты избавлен, хоть нежданно,

Теперь легко от прочих отрешиться,
Как страннику, обретшему свободу.

Ты видишь ныне: к смерти все стремится,

Что создано; душе идти желанно
Без груза к роковому переходу.

XCII

Рыдайте, дамы. Пусть Амур заплачет.[54]
Влюбленные, последний пробил час
Того, кто на земле прославил вас,
Кто сам любил и знал, что это значит.

Пусть боль моя стыдливо слез не прячет,

Пускай сухими не оставит глаз:
Умолк певца любви волшебный глас,
И новый стих уже не будет начат.

Настройтесь, песни, на печальный лад,

Оплакивая смерть мессера Чино.
Пистойцы, плачьте все до одного!

Рыдай, Пистойя, вероломный град,[55]

Что сладкогласного лишился сына!
Ликуйте, небеса, приняв его!

XCIII

— Пиши, — Амур не раз повелевал, —
Поведай всем по праву очевидца,
Как волею моей белеют лица,
Как жизнь дарю, сражая наповал.

Ты тоже умирал и оживал,

И все же мне пришлось с тобой проститься:
Ты знал, чем от меня отгородиться,
Но я настиг тебя, не сплоховал.

И если, взор, в котором я однажды

Предстал тебе, чтобы в груди твоей
Создать редут, построить чудо-крепость,

Сопротивленье превратил в нелепость,

Быть может, слезы из твоих очей
Исторгну вновь — и не умру от жажды.

XCIV

Едва допущен в сердце пылким зреньем
Прекрасный образ, вечный победитель,
Сил жизненных растерянный блюститель
Всегда врасплох застигнут выдвореньем;

Усугубляя чудо повтореньем,

Изгнанник во враждебную обитель
Вторгается, неумолимый мститель,
И там грозит он тоже разореньем;

Влюбленные похожи друг на друга,

Когда в обоих жизненная сила
Обители свои переменила

И смертный вред обоим причинила;

И распознать невелика заслуга
Печальный признак моего недуга.

XCV

Когда бы чувства, полнящие грудь,[56]
Могли наполнить жизнью эти строки,
То, как бы люди ни были жестоки,
Я мог бы жалость в каждого вдохнуть.

Но ты, сумевший мой булат согнуть,

Священный взор, зачем тебе упреки
Мои нужны и горьких слез потоки,
Когда ты в сердце властен заглянуть!

Лучу неудержимому подобен,

Что в дом заглядывает поутру,
Ты знаешь, по какой томлюсь причине.

Мне верность — враг, и тем сильней Петру

Завидую в душе и Магдалине,
И только ты понять меня способен.

XCVI