Лирика. Автобиографическая проза

О сладкий взгляд, о ласковая речь,
Увижу ль я, услышу ли вас снова?
О злато кос, пред кем Любовь готова
Заставить сердце кровию истечь!

О дивный лик, с кем так страшусь я встреч,

Чья власть ко мне враждебна и сурова!
О тайный яд любовного покрова,
Назначенного не ласкать, но жечь!

Едва лишь нежный и прелестный взор,

Где жизнь моя и мысль моя пьют сладость,
Пристойный дар пошлет мне иногда, —

Как тотчас же спешит во весь опор,

Верхом и вплавь, отнять и эту радость —
Фортуна, мне враждебная всегда.

CCLIV

Я о моей врагине тщетно жду
Известий. Столько для догадок пищи,
Но сердце упований пепелище
Напоминает. Я с ума сойду.

Иным краса уж принесла беду,

Она же их прекраснее и чище,
И, может, небо прочит ей в жилище
Господь, чтоб сделать из нее звезду,

Нет, солнце. И тогда существованье

Мое — чреда неистощимых бед —
Пришло к концу. О злое расставанье,

Зачем любимой предо мною нет?

Исчерпано мое повествованье,
Мой век свершился в середине лет.

CCLV

Любовникам счастливым вечер мил,
А я ночами плачу одиноко,
Терзаясь до зари вдвойне жестоко, —
Скорей бы день в свои права вступил!

Нередко утро лаской двух светил

Согрето, словно сразу два востока
Лучи свои зажгли, чаруя око,
И небо свет земной красы пленил,

Как некогда, в далекий день весенний,

Когда впервые лавр зазеленел,
Который мне дороже всех растений.

Я для себя давно провел раздел —

И ненавистна мне пора мучений
И любо то, что ей кладет предел.

CCLVI

О, если бы я мог обрушить гнев
На ту, чей взгляд меня разит и слово,
И кто, явившись, исчезает снова,
Бежит, чтоб я скорбел, осиротев,

И кто, душой усталой овладев,

Ее казнит и мучит столь сурово,
Что в бедном сердце вместо сна благого
Вдруг просыпается жестокий лев.

Успел стократ погибель испытать я,

Но, сбросив плоть, мой дух стремится к той,
Чье равнодушье тяжелей проклятья.

Непостижимое передо мной:

Когда он с плачем тянет к ней объятья,
Увы, невозмутим ее покой.

CCLVII

Прекрасные черты, предел моих желаний,
Глядеть бы и глядеть на этот дивный лик,
Не отрывая глаз, но в некий краткий миг
Был образ заслонен движеньем нежной длани.

Мой дух, трепещущий, как рыба на кукане,

Привязанный к лицу, где блага свет велик,
Не видел ничего, когда тот жест возник,
Как не узреть птенцу тенета на поляне.

Но зрение мое, утратив свой предмет,

К виденью красоты, как бы во сне, открыло
Дорогу верную, без коей жизни нет.

Передо мной лицо и длань как два светила,

Какой невиданный, какой волшебный свет!
Подобной сладости непостижима сила.

CCLVIII