Лирика. Автобиографическая проза

Искрились ясных глаз живые свечи,
Меня касаясь нежностью лучей,
Из недр глубоких сердца, как ручей,
Ко мне струились ласковые речи.

Теперь все это далеко-далече,

Но жгут воспоминанья горячей:
Был переменчив свет ее очей
И всякий раз иным бывал при встрече.

С привычным не разделаться никак:

Двойных услад душа не знала прежде
И не могла соблазна побороть.

Она, отведав незнакомых благ,

То в страхе пребывала, то в надежде,
Готовая мою покинуть плоть.

CCLIX

Всегда желал я жить в уединенье
(Леса, долины, реки это знают),
Умов, что к небу путь загромождают,
Глухих и темных душ презрев общенье.

Пришло б не там желаньям исполненье,

Где сны Тосканы негу навевают,
А где холмы сочувственно внимают
В тени у Сорги плач мой или пенье.

Но вот судьба враждебна постоянно,

В плену томит, где вижу, негодуя,
Сокровище в грязи, а грязь бездонна.

И пишущую руку так нежданно

Балует — и права; ей заслужу я:
Амур то видит, знаю я — и Донна.

CCLX

Мне взор предстал далекою весною
Прекрасный — два Амуровых гнезда,
Глаза, что сердце чистой глубиною
Пленили, — о счастливая звезда!

Любимую нигде и никогда

Затмить не сможет ни одна собою,
Ни даже та, из-за кого беда
Смертельная обрушилась на Трою,

Ни римлянка, что над собой занесть

Решилась в гневе благородном сталь,
Ни Поликсена и ни Ипсипила.

Она прекрасней всех — Природы честь,

Моя отрада; только очень жаль,
Что мир на миг и поздно посетила.

CCLXI

Той, что мечтает восхищать сердца
И жаждет мудростью себя прославить
И мягкостью, хочу в пример поставить
Любовь мою — нет лучше образца.

Как жить достойно, как любить Творца, —

Не подражая ей, нельзя представить,
Нельзя себя на правый путь наставить,
Нельзя его держаться до конца.

Возможно говор перенять, звучащий

Столь нежно, и молчанье, и движенья,
Имея идеал перед собой.

И только красоте ее слепящей

Не научиться, ибо от рожденья
Она дана иль не дана судьбой.

CCLXII

— Жизнь — это счастье, а утратить честь[115]

—Мне кажется, не столь большое горе.
— Нет! Если честь несвойственна синьоре,
То в ней ничто нельзя за благо счесть.

Она мертва — пусть даже пламя есть

В ее измученном и скорбном взоре.
Дорога жизни в тягостном позоре
Страшней, чем смерть и чем любая месть.

Лукрецию бы я не осуждала,

Когда б она без помощи кинжала
В великой скорби казнь свою нашла. —

Подобных философий очень много,

Все низменны, и лишь одна дорога
Уводит нас от горечи и зла.

CCLXIII