Лирика. Автобиографическая проза

Горящий узел, двадцать один год
За часом час меня сжимавший яро,
Рассекла смерть, — не знал я злей удара;
Но человек с печали не умрет.

Опять Амур мне воли не дает:

Другой силок в траве — и, сердцу кара,
Вновь искра разожгла огонь пожара
Так, что с трудом сыскал бы я исход.

Не помоги мне опытностью сила

Бывалых бед, сгорел бы я, сраженный,
Мгновенно вспыхнув, словно сук сухой.

Вторично смерть меня освободила,

Расторгнут узел, огнь угас, сметенный,
Пред ней и сила — в прах, и дар прямой.

CCLXXII

Уходит жизнь — уж так заведено, —
Уходит с каждым днем неудержимо,
И прошлое ко мне непримиримо,
И то, что есть, и то, что суждено.

И позади, и впереди — одно,

И вспоминать, и ждать невыносимо,
И только страхом божьим объяснимо,
Что думы эти не пресек давно.

Все, в чем отраду сердце находило,

Сочту по пальцам. Плаванью конец:
Ладье не пересилить злого шквала.

Над бухтой буря. Порваны ветрила,

Сломалась мачта, изнурен гребец
И путеводных звезд как не бывало.

CCLXXIII

Зачем, зачем даешь себя увлечь
Тому, что миновалось безвозвратно,
Скорбящая душа? Ужель приятно
Себя огнем воспоминаний жечь?

Умильный взор и сладостная речь,

Воспетые тобой тысячекратно,
Теперь на небесах, и непонятно,
Как истиною можно пренебречь.

Не мучь себя, былое воскрешая,

Не грезой руководствуйся слепой,
Но думою, влекущей к свету рая, —

Ведь здесь ничто не в радость нам с тобой,

Плененным красотой, что, как живая,
По-прежнему смущает наш покой.

CCLXXIV

Покоя дайте мне, вы, думы злые:
Амур, Судьба и Смерть — иль мало их? —
Теснят повсюду, и в дверях моих,
Пусть мне и не грозят бойцы иные.

А сердце, — ты, как и во дни былые,

Лишь мне ослушно, — ярых сил каких
Не укрываешь, быстрых и лихих
Врагов моих пособник, не впервые?

В тебе Амур таит своих послов,

В тебе Судьба все торжества справляет,
И Смерть удар свой рушит надо мною —

Разбить остаток жизни угрожает;

В тебе и мыслям суетнейшим кров;
Так ты одно всех бед моих виною.

CCLXXV

Глаза мои! — зашло то солнце, за которым
В нездешние края пора собраться нам...
Мы снова будем с ним, — оно заждалось там, —
Горюет, судит нас по нашим долгим сборам...

О слух мой — к ангельским теперь приписан хорам

Тот голос, более понятный небесам.
Мой шаг! — зачем, за той пускаясь по пятам,
Что окрыляла нас, ты стал таким нескорым?

Итак, зачем вы все мне дали этот бой?

Не я причиною, что убежала взгляда,
Что обманула слух, что отнята землей, —

Смерть — вот кого хулить за преступленье надо!

Того превознося смиренною хвалой,
Кто разрешитель уз, и после слез — отрада.

CCLXXVI