Лирика. Автобиографическая проза

Чья доброта на небо вознесла
Мою печаль и мой укор судьбине,
Чтобы моя владычица поныне
Являться мне во всей красе могла,

Исполнена душевного тепла

И кротости, чужда былой гордыни?
И, обретая силы в благостыне,
Я вновь живу — и жизнь моя светла.

Блаженна та, кто благость льет в другого

Доступными лишь им — ему и ей —
Видением и тайным смыслом слова.

Я слышу: «Верный мой, не сожалей

О том, что я была с тобой сурова», —
И меркнет солнце от таких речей.

CCCXLII

Питаю сердце тем, чего довольно
От господина моего имею.
Зальюсь слезами, вздрогнув, побледнею, —
Так от глубокой раны сердцу больно.

Но часто мне, простертому безвольно,

Является она. Нет схожих с нею!
И у моей постели — я не смею
Взглянуть! — она садится, сердобольна.

Лицом горячим чувствую прохладу

Руки, которой сердце так желало,
И речь ее приносит мне отраду:

— Не плачь по мне. Ужель ты плакал мало?

С отчаяньем и знанью нету сладу.
Будь жив и ты, как я не умирала.

CCCXLIII

Ни взгляда, ни лица, ни золотого
Сиянья головы ее склоненной.
Из уст ее, на небо вознесенной,
Никто не слышит ангельского слова.

Как я живу? — я удивляюсь снова.

Да я б и не жил, если б истомленной
Душе ниспослан не бывал Мадонной
Свиданья миг средь сумрака земного.

И как она внимательна при этом

К словам того, чьи муки так жестоки,
Под утро приходя к нему с приветом.

Когда же день забрезжит на востоке,

Она уходит, вспугнутая светом,
И влажны у нее глаза и щеки.

CCCXLIV

Быть может, сладкой радостью когда-то
Была любовь, хоть не скажу когда;
Теперь, увы! она — моя беда,
Теперь я знаю, чем она чревата.

Подлунной гордость, та, чье имя свято,

Кто ныне там, где свет царит всегда,
Мне краткий мир дарила иногда,
Но это — в прошлом. Вот она, расплата!

Смерть унесла мои отрады прочь,

И даже дума о душе на воле
Бессильна горю моему помочь.

Я плакал, но и пел. Не знает боле

Мой стих разнообразья: день и ночь
В глазах и на устах — лишь знаки боли.

CCCXLV

Любовь и скорбь — двойная эта сила
Толкнула мой язык на ложный путь:
Сказать о милой то, что, правдой будь,
Кощунством бы невероятным было!

В том, что безмерных мук не облегчила,

Что утешеньем не согрела грудь,
Блаженную жестоко упрекнуть,
Чья плоть навеки хладным сном почила!

Слезам предел стараюсь положить...

Да будет в этот ад пред ней дорога
Закрыта! Жажду умереть и жить.

Она прекрасней, чем была, намного

И рада в сонме ангелов кружить
У ног всемилостивейшего Бога.

CCCXLVI