Любовные похождения шевалье де Фобласа

В тот вечер Жюстина сказала мне, что я могу навестить ее госпожу. Мне не пришлось стучаться в дверь дома господина де Б., так как вход был открыт, но швейцар заметил меня и окликнул; я сказал, что иду к Жюстине, и, проскользнув за каретой, очевидно только что въехавшей во двор, бросился на потайную лестницу. Я вошел в будуар и вдруг с изумлением услышал в спальне громкий голос господина де Б. В то же мгновение Жюстина, испуганная шумом отворившейся двери, выбежала из спальни мне навстречу.

— Он только что вернулся! — сказала она и вытолкала меня за дверь.

Я спустился на несколько ступеней.

— Какая дурочка, убегает, когда я говорю с ней! — воскликнул маркиз, устремляясь за Жюстиной.

Он вошел в будуар как раз в то мгновение, когда Жюстина, взяв подсвечник в одну руку, светила мне, другою придерживая полуоткрытую потайную дверь. Хитрая горничная, не отвечая маркизу, выскочила из будуара на лестницу, заперла дверь и два раза повернула ключ; она знаком остановила меня.

— Не бойтесь, — сказала Жюстина, подойдя ко мне, — он нас не догонит. Но, право, этот будуар для вас — роковое место.

И Жюстина расхохоталась. Маркиз услышал ее смех.

— Дерзкая! — крикнул он. — Она смеется своим глупым выходкам и прямо у меня перед носом запирает двери!

Я не слышал ничего больше, потому что Жюстина, напрасно старавшаяся удержаться, расхохоталась громче прежнего. Я обнял ее.

— Маленькая мошенница, тебе придется расплачиваться за твою госпожу! — Я задул свечу, поцеловал хохотунью и осторожно усадил на ступеньку.

— Что вы делаете, сударь?.. Как? На ступеньках?

Я не ответил, приближая счастливые мгновения. Резвая Жюстина так быстро и неловко взмахнула рукой, что подсвечник, стоявший рядом с ней, со звоном и шумом покатился по лестнице.

— Что там такое? — крикнул маркиз из-за двери. — Жюстина, вы упали?

— Ничего-ничего, — ответила она дрожащим голосом.

— Да, ничего! А сама еле говорит, — озабоченно промолвил господин де Б.

Во время этого короткого диалога Жюстина старалась прогнать меня с занятых позиций, и, как я ни упорствовал, мне пришлось уступить. Маркиз позвал слуг и велел им поднять Жюстину, которая поскользнулась на потайной лестнице. Нельзя было терять ни минуты. Рискуя сломать шею, я сбежал по лестнице, не успев привести в порядок одежду. Недалеко от выхода я заметил каретный навес и быстро спрятался под ним. Придав себе приличный вид, я хотел уже выйти во двор, но в это мгновение у парадной двери показались люди с факелами. Я едва успел открыть дверцу кареты и проскользнуть внутрь.

Из окошка я увидел, что Жюстина вышла навстречу слугам, и они торжественно увели субретку, живую и невредимую после такого ужасного падения.

Слуги уже поднимались по большой лестнице с веселыми восклицаниями, а я собирался воспользоваться удобным мгновением, чтобы уйти, но моя странная судьба уготовила мне самые нелепые злоключения. От толпы слуг неожиданно отделился рослый лакей и направился прямо к навесу. Он поставил свечу на подножку кареты, в которой я находился, чем поверг меня в жестокое беспокойство. Потом он осмотрел экипаж, стоявший рядом (вероятно, в нем-то и приехал маркиз), и несколько раз обошел его кругом. Наконец он уселся на подножке моей кареты, снял со свечи нагар, задул ее и сказал:

— Она, конечно, сейчас придет. Подождем.

Когда смущавший меня свет погас, я успокоился. Стояла такая темная и туманная ночь, что не было видно ни зги. Прошло четверть часа, а между тем никто не являлся. Меня в моем заточении сжигало такое же нетерпение, какое мучило и моего тюремщика. Сидя на подножке, он тихо бранился.

Наконец я услышал шорох во дворе. Очевидно, лакей также услышал его, так как он встал и тихонько кашлянул; ему ответили шепотом, кто-то подошел к нему и сказал несколько слов, которые я не расслышал.

— Хорошо, — произнес конюх громко. — Вот в этой, — прибавил он, стукнув по стенке моего экипажа.

Он остался один, подошел к карете, в которой я прятался, запер ее на ключ с одной и с другой стороны, потом сделал то же самое и с каретой, стоявшей по соседству.

— Теперь, — сказал он сам себе, — зажжем свет, — и, точно желая во что бы то ни стало привести меня в отчаяние, зажег громадный фонарь как раз напротив каретного навеса.

Несмотря на густой туман, этот фонарь освещал просторный двор достаточно ярко, чтобы было видно все происходящее. Довольный лакей ушел насвистывая.

О вы, читающие описание моих роковых приключений, пожалейте Фобласа, если он вам мил! Его прогнали из будуара, потревожили на лестнице, преследовали в сарае, заперли в карете. Он был напуган, оскорблен и, в довершение всего, не ужинал.

До меня доносились дразнящие запахи с кухни, и я все живее чувствовал, до чего иногда нехорошо обладать хорошим аппетитом. Однако больше всего меня беспокоил не голод, а слова «вот в этой», пробуждавшие во мне ужасные мысли. Не раскрыли ли моего убежища? Не готовил ли мне маркиз страшной мести?