Любовные похождения шевалье де Фобласа

— Да. Отошли же его; найди мне комнату, дай поесть. Я потом поговорю с тобой обо всем, что со мной случилось, и о том, что я слышал, и о том, что ты здесь делала.

Я ощупью добираюсь до прежнего места. Ла Жёнес возвращается и говорит Жюстине, что она ошиблась и поблизости никого нет. Жюстина же продолжает уверять своего друга, что кто-то проснулся и бродит по двору. Она безжалостно прогоняет опечаленного любовника, и тот уходит, предварительно осыпав ее поцелуями и взяв с нее слово завтра же вознаградить его в более удобном месте.

Когда он удаляется, Жюстина объявляет, что не знает, куда меня отвести.

— Маркиз у госпожи маркизы, — говорит она.

— Как, маркиз?!

— Да, он настоял.

— Но ведь у тебя есть отдельная комната?

— Да, подле спальни госпожи маркизы.

— Ну, детка, отведи меня к себе. Вот уже семь смертельных часов я мерзну и голодаю. Неужели ты хочешь, чтобы я умер от голода и холода?

— О нет, сударь... Но... но вдруг моя госпожа услышит шум?

— Я буду шуметь не больше, чем Ла Жёнес этой ночью!

Жюстина берет меня за руку, и мы на цыпочках, вытянув шеи и прислушиваясь, ощупью доходим до каморки Жюстины. Субретка зажигает лампу и растапливает камин. Она не смеет глаз на меня поднять, однако ее робкий взгляд как будто просит прощения, а смазливое личико, несколько смущенное и недовольное, делается милее обыкновенного. О, как мне хочется простить ее! О, как трудно семнадцатилетнему юноше продолжать сердиться на девушку его лет, оставшись с ней наедине! Я не сомневаюсь в том, что Ла Жёнес имеет у нее успех, но ведь и мне она дарила минуты радости! Итак, следует узнать, кого из нас она любит сильнее? Да, но этот соперник из конюшни! Неужели я стану делить наслаждения с лакеем? Эта отталкивающая мысль мешает мне лишний раз изменить маркизе и нанести новое оскорбление Софи.

Едва эти соображения подавили рождавшееся во мне желание, как я почувствовал приступы сильнейшего голода.

— Дай же мне поужинать, Жюстина!

— У меня ничего нет, господин де Фоблас.

— Ровно ничего?

— Ох, на самом деле в моем шкафу стоят два горшочка варенья.

— Всего два, Жюстина?

— Да, вот они. Я угощаю вареньем лишь моих друзей.

— В таком случае, детка, этот, вероятно, начал Ла Жёнес? О, как жаль, что я не прибил твоего Ла Жёнеса в тот день, когда он за мной гнался.

— Ах, вы очень сильно ударили его! У него вся рука была черная.

— Теперь понятно, почему ты так интересовалась этой встречей. Дай мне хлеба.

— У меня нет.

— Ни кусочка?

— Ни крошки.

— А пить?

— Вот тут вода.

Два горшочка варенья! Ужин монахини, здоровый, но слишком легкий, и мой желудок протестовал; чтобы успокоить его, пришлось выпить стакан холодной воды, от которой застыли нёбо и внутренности. Какое мучение! Жюстина, казалось, страдала, глядя на меня. Огонь не разгорался, она то и дело помешивала угли в камине и раздувала пламя. Я никак не мог согреться. Она застегнула мой камзол. Шляпа меня не спасала, и она надела на меня один из своих ночных чепцов. Отовсюду дуло, и желая спасти меня от сквозняка, она заткнула щель под дверью бумагой. Неутомимая Жюстина старалась подумать обо всем нужном и даже ненужном. Словом, она заботилась обо мне с нежностью женщины, которая вас обманывает или собирается обмануть.

— Сударь, — не выдержала наконец хитрая бестия, до смерти желавшая узнать, почему я подсматривал за ней в три часа утра, — я думала, что вы успеете добежать до ворот, вы так ловки, так проворны; я и забыла, что вам следовало немного оправиться.

Я прервал ее и с начала до конца рассказал обо всем, что со мной случилось. Она с трудом удержалась от смеха при слове будуар; воспоминание о том, как она упала на лестнице, заставило ее покраснеть. На ее лукавом лице отразилось притворное участие, когда я рассказал ей о моем заключении в карете, но едва я дошел до последней сцены, которую хотел приукрасить несколькими эпиграммами, в веселой субретке произошла самая быстрая и плачевная перемена. Бедняжка опустила глаза, склонила голову, слегка побледнела и, перебирая пальцами правой руки пальцы левой, произнесла несколько слов, с великим трудом подыскивая себе оправдание:

— Господин де Фоблас, не надо о том, что было в карете, я сама все знаю...

— Значит, ты сознаешься?

— Да, но я не изменила вам.

— Как так? Да понимаешь ли ты, что говоришь, детка?

— Конечно, я не бросила вас ради Ла Жёнеса, я обманула его ради вас.

— Вот как?

— Да, господин де Фоблас, вы меня любите только несколько месяцев...

— А Ла Жёнес?

— Больше двух лет. Я предпочла вас с первого же взгляда, но не хотела порывать с ним, я хочу выйти за него замуж.

— Ты хорошо берешься за дело!

— Смейтесь сколько угодно, но поверьте, он на мне женится.

— Конечно, ведь полчаса тому назад он был твоим мужем.

— Как я несчастна! Я вижу, вы сердитесь, и, может быть, госпожа завтра же выгонит меня...

— Ты думаешь, я скажу ей?