Любовные похождения шевалье де Фобласа

Удивление, тревога, даже отчаяние поддерживали меня во время чтения этого длинного письма. Наконец я собрал все силы, чтобы спросить у де Белькура, до какого места проследили за моей женой, но едва он сообщил, что ее следы терялись у деревни Круазьер^* 27, мне сделалось дурно.

Обморок длился недолго. Заботы сестры привели брата в чувство, голос отца вернул сыну мужество. Отец, внушая мне надежду, которой, может быть, не было у него самого, советовал начать новые поиски; он уверял, что нас непременно ждет удача. Пока он говорил, бумага, лежавшая почти у моих ног, привлекла мое внимание. Я узнал в ней письмо Ловзинского; встревоженный моим состоянием, барон забыл спрятать его, и мне захотелось подобрать листок тайком от всех. Сделав это, я почувствовал такую радость, точно приобрел редкое сокровище. Это ужасное письмо было несправедливым, в нем заключались жестокие слова, но каждая его строчка говорила о Софи. Итак, я подобрал жестокое и милое сердцу письмо. Ах, Фоблас! Ах, несчастный, где было суждено тебе потерять его и снова найти!

Между тем неожиданное происшествие грозило задержать нас уже в Монкуре. Когда мы сели в карету, чтобы добраться до Круазьер, нежная Аделаида, которая не смогла вынести тяготы долгой дороги, печали своего брата и собственные волнения, моя дорогая Аделаида почувствовала себя плохо.

— Отец, я узнаю колокольни. Это Немур28. Через двадцать минут мы доедем до города и там найдем помощь, необходимую Аделаиде.

В Немуре мы остановились в гостинице. Около четверти часа мы успокаивали Аделаиду, которой по-прежнему нездоровилось. Пришел посыльный и спросил меня. Он передал мне пакет, надписанный незнакомым почерком. Вот что было в письме:

Господина шевалье извещают от имени виконта де Флорвиля, что дю Портай два дня назад прибыл на почтовых в деревню Круазьер, а следующей ночью в Монтаржи снова сел в почтовую карету.

— Отец, спешим, летим!

— В силах ли ваша сестра, — сказал барон, — сопровождать нас и могу ли я оставить в гостинице мою дочь одну, вдобавок больную?

— Вы правы, мне самому очень жаль покидать ее! Но, отец, срочное дело зовет меня. Позвольте мне уехать сейчас же! Пусть меня сопровождает лакей. У вас мои пистолеты и шпага, вы можете отдать их Жасмену и велеть ему ни под каким видом не возвращать их мне. Ваше приказание будет исполнено... Но верьте, что эта предосторожность совершенно бесполезна; лучше отдайте оружие мне и не тревожьтесь: я не обращу его ни против себя, ни против отца Софи. Не бойтесь ни моей вспыльчивости, если я его догоню, ни моего отчаяния в противном случае. Супруг Софи получит у дю Портая свою жену путем оправданий, просьб и, если нужно, слез. Я отказываюсь от всяких других средств. Если даже ваш сын не догонит своего тестя или встретит в нем прежнюю несправедливость и непреклонность, если даже вашему сыну придется быть самым несчастным из влюбленных, он все же останется жить — для вас и для своей сестры! Фоблас дает это обещание своему отцу. Шевалье дает вам честное слово!

Де Белькур, раздираемый противоречивыми чувствами, на мой взгляд, недостаточно быстро принял решение. Может быть, он боялся предоставить самому себе пылкого молодого человека, которого, казалось, ждали новые беды. Но, вероятно, подумав о крайностях, до которых могло довести меня нетерпеливое отчаяние, он позволил мне ехать в Монтаржи. Однако, дав мне желанное разрешение, перед этим он взял с меня слово обо всем сообщать в Немур и немедленно вернуться назад, если я увижу, что дальнейшие поиски бесполезны.

— До свидания, сестра, моя дорогая Аделаида! Мне грустно, что я оставляю тебя в таком состоянии. Отец, прошу вас, каждый день присылайте мне сведения о ее здоровье!

Я беспокоился за Аделаиду, а между тем мне самому было не лучше. За последние два дня я страшно устал, я проделал около восьмидесяти льё, из двух ночей одна прошла в дороге, другая в любовных утехах; наконец, меня терзали волнения сердца, гораздо более изматывающие, чем телесная усталость, и всё вместе истощило мои силы. Меня поддерживали лишь надежда и мужество.

Несмотря на всю поспешность, мы приехали в Монтаржи только в семь часов. На почтовой станции не нашлось ни одной лошади. Перед этим такая же беда приключилась со мной в Пюи-ла-Ланде, но тогда я приказал кучеру из Фонтенея ехать дальше. Теперь же, несмотря на мои посулы, просьбы и угрозы, проклятый лентяй и бездельник, держа в руках «Правила», доказывал мне, что я не имею права принуждать его ехать дальше.