Любовные похождения шевалье де Фобласа

Всем известно, в каком дурном состоянии держат в сельских гостиницах главную принадлежность спальных комнат. И кто простит графиню и шевалье за то, что взаимное желание увлекло их на столь убогое ложе? В оправдание обоим замечу, что кровати, которые предпочитает Морфей, не всегда нравятся Венере; мало того, на этот раз повинюсь в том, что сохранил бы в тайне, если бы дальнейшие события не вынуждали меня рассказать обо всем. Я скажу, что здесь со стороны служителя культа и его жертвы наблюдалась одинаковая и предосудительная поспешность; признаюсь, что жертва без всякой почтительности была принесена на алтаре, лишенном даже полога, и в особенности подчеркну, что Фоблас не запер двери храма, чтобы не позволить в него войт непосвященным.

Мы умирали во имя божества, которое спалило нас в своем пламени, как вдруг наше поклонение ему было прервано. Дверь комнаты отворилась, и кто-то быстро вошел... Голос, в котором послышались изумление и горе, голос, казалось, знакомый, воскликнул: «Боже, что я вижу!» Увы, я ничего не видел, у меня не хватило сил даже на то, чтобы посмотреть, кто потревожил любовников. То ли жалобное выражение этого все еще дорогого мне голоса подействовало на меня, то ли я слишком ослаб от различных причин, но я внезапно упал без чувств в объятия графини. Она не могла мне помочь, ибо в этот момент пребывала в обмороке другого рода, гораздо более приятном и желанном.

Грохот берлины и дорожная тряска привели меня в чувство. Ясный свет луны позволил мне осмотреться. Поистине я нашел, что мое положение гораздо лучше, чем можно было ожидать, и моя болезнь не показалась мне особенно жестокой. С меня сняли одежду и заменили ее женским платьем! Я полулежал на заднем сиденье экипажа. В уголке справа от меня жалась госпожа де Линьоль: она поддерживала большую часть моего отяжелевшего тела, моя голова покоилась на ее груди, ее руки прикрывали мой холодный лоб. На мое лицо, согретое ее поцелуями, капали ее слезы. Дыхание возлюбленной оживляло прерывистое дыхание угасающего Фобласа.

Против нас на переднем сиденье, в левом углу, сидел молодой человек, очаровательное лицо которого носило на себе следы волнения. Он поддерживал мои ноги и, слегка склонившись, опирался на мои колени. Он старался передать нежное тепло своих рук моим рукам, орошенным его слезами. По-видимому неудобная поза не смущала его. Он с беспокойством, но терпеливо ждал, чтобы его друг открыл наконец глаза и отблагодарил его взглядом за заботу.

— Здравствуйте, моя Элеонора, и вы, моя... — я поправился, — мой друг, дорогой виконт, великодушный де Флорвиль!

Обе отвечали мне ласками, слезами, обе трогательно выразили свои опасения и надежды.

— Значит, я не ошибся, виконт, это вы вошли в нашу комнату?

— Да, я, — глубоко вздохнул он.

— Мне так стыдно! — сказала госпожа де Линьоль. — Хорошо еще, что виконт уже знал... Но все-таки... Прошу вас еще раз: не говорите об этом никому, а главное — маркизе де Б. Умоляю вас, потому что тогда я умру от горя!

Он ответил проникновенным тоном:

— Графиня может рассчитывать на мое молчание.

— Виконт ухаживал за вами; он же и одел вас, потому что приличие не позволяло мне...

— Смотрите, Фоблас смеется, — заметил виконт.

— Ах, это хорошо! — радостно вскрикнула графиня. — Значит, ему лучше. Удивительно, но веселость никогда ему не изменяет! Фоблас всегда, всегда смеется, но иногда он и плачет. Мой любимый умеет и плакать!

— Да что вы говорите! — только и сказал виконт.

Де Линьоль, подумав с минуту, нежно поцеловала меня.

— Вы смеетесь, — сказала она, — над тем, что ваша возлюбленная, которую застали в ваших объятиях, говорит о приличиях, а между тем я права. Кроме того, могла ли страшно смущенная женщина одевать вас при толпе людей, сбежавшихся на шум? Виконт, позаботившись об этом, оказал мне громадную услугу. Он помог нам обоим. Благодаря ему посторонние не заметили, в каком я виде, и скоро ушли. В мгновение ока он переодел вас с головы до ног. Трудно найти более заботливого, сострадательного друга, более ловкую и смышленую горничную, чем господин виконт... Право, господин виконт, вы умеете прекрасным образом ухаживать за больными и одевать женщин!.. Но вообрази, мой друг, до чего он предусмотрителен: надеясь застать нас вместе, он взял с собою женское платье, которое теперь красуется на тебе.

С тайным наслаждением я слушал, как графиня восхваляла маркизу.

— Дорогой виконт, вы поистине самый великодушный, самый деликатный из друзей, — сказал я. — Как выразить вам мою благодарность?

— Берегите себя, — ответил он, — молчите, избегайте волнений.

— Видели вы моего слугу в гостинице?

— Нет.

— Как же так, отец и сестра не ждут меня, а я вдруг приеду...

— Молчите, я знаю, что они в Немуре. Мы известим их завтра утром...

— Завтра? Куда же вы меня везете?

Я не знаю, что мне ответили: я снова впал в забытье.