Любовные похождения шевалье де Фобласа

Действительно, графиня начинала терять терпение. Она старалась знаками дать мне понять, что я во что бы то ни стало должен освободиться от моего несносного спутника и отправиться туда, куда она, утомленная ожиданием, собиралась поспешить. Несколько раз, поддаваясь своей природной порывистости, графиня высовывалась из экипажа. Госпожа де Мондезир с высоты фаэтона заметила нетерпение своей соперницы. Не думаю, чтобы в ту минуту она поняла, что госпожа де Линьоль отнимала у нее часть моего внимания, но, без сомнения, в ней зародились какие-то подозрения. Желая разглядеть, кто это едет впереди, она передала своему жокею дерзкое приказание обойти кабриолет. Это удалось, но не сразу, несколько секунд оба экипажа ехали рядом, и наконец фаэтон обогнал кабриолет на несколько шагов. Жюстина, узнав госпожу де Линьоль, позволила себе поклониться ей с дерзко-фамильярным видом. Она даже осмелилась, взглянув на нее, нахально рассмеяться. Я возмутился, я хотел... Не знаю, чего я хотел. Графиня не дала мне времени скомпрометировать ее, отомстив за нанесенное оскорбление. Слишком вспыльчивая, чтобы спокойно снести обиду, Элеонора крикнула: «Берегись!» — пустила свою лошадь вскачь и ударом бича рассекла лицо госпожи де Мондезир; в то же время кабриолет так сильно задел легкий фаэтон, что одно из колес нарядного экипажа разлетелось на куски. Колесница осела на один бок; идол вывалился наружу; я испугался, что Жюстина расшибет себе все лицо. К счастью, падая, она машинально выставила вперед руки, и таким образом ободранные и ушибленные пальцы де Мондезир спасли ее физиономию, и без того уже сильно пострадавшую. Но в силу смешной случайности ноги нимфы застряли в колеснице; при такой позе ничто не мешало юбкам опуститься на плечи, лукавый зефир кстати приподнял тонкое полотно, открыв белую кожу госпожи де Мондезир, показав... Будем уважать странности нашего языка. Было бы грубо назвать собственным именем то, что явилось на всеобщее обозрение. Скажу лишь, что все свидетели, найдя этого нового Антиноя^*33  очень привлекательным, приветствовали его бурными рукоплесканиями.

Только некоторые молодые люди подбежали к расстроенной женщине, да и я сошел с лошади, чтобы помочь ей.

— Погодите, — сказал господин де Б., — я пойду с вами, мне ее жаль, и, повторяю вам, я где-то видел это лицо!

— О маркиз, такое непростительно физиогномисту: как вы можете называть «это» лицом? Впрочем, будете ли вы настаивать на данном вами

^{Госпожа де Мондезир вывалилась из фаэтона...}

названии или нет, объявляю вам, что мне «это лицо» в самом деле знакомо, а вот вам — вряд ли.

Когда я подошел к Жюстине, ее уже поставили на ноги.

— Ах, — воскликнула она, увидев меня, — ах, господин де Фоблас, как она меня отделала!

Я прервал ее, сказав шепотом:

— Детка, ты заслужила наказание. Но не называй графини, иначе, клянусь честью, ты не отделаешься так легко!

— Ах, господин де Фоблас, вы находите, что она права? — с отчаянием продолжала Жюстина.

Она несколько раз произнесла мое имя. Многие голоса его повторили, и вскоре оно уже перелетало из уст в уста. Толпа, окружавшая де Мондезир, так разрослась, что нам с маркизом еле удалось сесть на лошадей, а дальше пришлось пробираться шагом. Число любопытных все возрастало. Молодые люди, старики, мужчины и женщины, пешеходы и всадники — все бросались ко мне, даже кареты остановились. Никто из тысяч героев, ни д’Эстен, ни Лафайет, ни Сюфрен34, возвратившись из самых славных своих походов, не видели такого стечения народа. А между тем, о самая легкомысленная из наций, ты оказывала почести всего-навсего мадемуазель дю Портай!

Мог ли даже самый хладнокровный юноша не насладиться подобным триумфом? На мгновение успех вскружил мне голову, я возгордился самим собой при виде множества молодых людей, опытных обольстителей, известных своими любовными похождениями. Казалось, они отдали мне пальму первенства. А женщины, женщины! С каким восторгом я купался в их внимании! Желание заслужить его, конечно, придало моим манерам больше грации, лицо мое преобразилось. Проникновенным взглядом я отвечал на их ласковые взоры, которые, казалось, навеки сулили мне счастье и радость. Я жадно ловил их чарующие похвалы, венчавшие меня лаврами за несравненную красоту.

Но прости меня, Элеонора, прости, тщеславие захватило мою душу лишь ненадолго. Мог ли Фоблас, очарованный двояко обманчивой иллюзией самолюбия и кокетства, оставаться в Лоншане, когда любовь, нетерпеливая любовь ждала его в Париже, обещая поистине лестные триумфы и весомые наслаждения?

— Маркиз, хорошо бы нам выбраться из толпы!

— Да, попробуем, — ответил он — Но скажите, почему столько людей приветствует вас?

— Неужели вы забыли свойство наших соотечественников: всё не совсем обыкновенное привлекает их внимание и приносит вам славу на один день. Наш поединок, мое изгнание, заточение...

Он прервал меня:

— Не ошибся ли я? Мне кажется, что мое имя...

— Да, я тоже слышу ваше имя. Да, его повторяет около двухсот голосов.