Любовные похождения шевалье де Фобласа

— С тех пор как я себя помню, ежегодно в день Пасхи самая добродетельная девушка получает венок и медальон из моих рук...35 В прошлом году я еще не понимала, что делаю. Теперь понимаю. Я надеялась, что мой возлюбленный утешит меня и поддержит, когда мне придет в голову страшная мысль, что я, увенчивающая добродетель, сама добродетелью не отличаюсь. Увы, я знаю, это не моя вина; я всегда буду повторять: зачем меня отдали этому де Линьолю? Мои слова огорчают тебя, Фоблас? Успокойся, я не раскаиваюсь, я ни о чем не сожалею! Только, с тех пор как твой отец говорил со мной, я невольно думаю о бесчисленных опасностях... Успокойся, пока ты будешь меня любить, я тебя не покину, когда же ты меня разлюбишь... когда же ты меня разлюбишь, я в самом отчаянии найду силу, чтобы справиться с ним. Успокойся. Ты плачешь; обними меня, мой друг, пусть сольются наши слезы. Завтра я уезжаю, в воскресенье состоится печальный праздник. В понедельник все возвращаются очень рано. С нами приедут тетушка и баронесса де Фонроз, которая нас так любит. Мы с де Фонроз придумаем какой-нибудь ловкий план, который вернет тебя Элеоноре во вторник же вечером.

Хотя было уже поздно, хотя маркиза меня ждала, а отца, вероятно, тревожило мое затянувшееся отсутствие, я очень долго прощался с Элеонорой, прежде чем решился уйти.

Однако мы наконец нашли в себе силы расстаться, и я поспешил в дом Жюстины, надеясь увидеть там госпожу де Б.

10

Опечаленная маркиза с покрасневшими глазами и исказившимися чертами лица задыхалась от волнения. Однако ей доставило видимое удовольствие, когда я завладел ее рукою и раз двадцать ее поцеловал.

— Неужели вы не могли прийти немного раньше? — спросила она с бесконечной кротостью, а потом, не дав мне времени ответить, придала своему лицу веселое выражение и, ласково глядя на меня, прибавила: — Он совсем поправился. Кто бы мог подумать, что этот молодой человек всего двенадцать дней назад был тяжко болен? В это не поверила бы ни одна из тех женщин, что только что восхищались цветом его лица, как бы сотканном из лилий и роз, его красотой, свежестью, его... — Госпожа де Б., казалось, сделала над собой усилие, чтобы не сказать лишнего. Ее взгляд на минуту оживился и снова стал задумчив и печален. Слабым и протяжным голосом она продолжала: — Я не поехала бы в Лоншан, если бы знала, что вы там будете. Но я и представить себе не могла, что вы появитесь в толпе, когда вот уже целую неделю де Мондезир напрасно ждала от вас известий.

— Ах, не вините меня. Я никак не мог явиться на ваше приглашение: отец повсюду сопровождал меня, даже сегодня он был со мной.

— А вы меня не узнали? — спросила она с некоторым беспокойством.

— Узнал, сразу узнал; я не поклонился вам, боясь...

Она прервала меня с криком радости:

— Я льстила себя надеждой, что вы меня узнали, что только из осторожности ... Благодарю вас, в этом деликатном поступке я узнаю моего верного друга...

— Дорогая маменька, почему вы только на минуту появились в толпе, ведь вы служили ее главным украшением?

— Главным? Нет-нет, не верю. Впрочем, я уехала, только когда вас окружили со всех сторон.

— Значит, вы успели заметить, что случилось с Жюстиной?

По губам маркизы пробежала улыбка.

— Да, я всё видела, — сказала она и очень серьезным тоном прибавила: — Но достаточно ли она наказана? Я хотела бы, чтобы вы при ней сказали мне все, что думаете о ее поступке, а потому, если вас это не затруднит, мы подождем ее.

Нам не пришлось долго ждать; в ту же минуту в передней послышались голоса. Какой-то вежливый господин очень громко говорил с Жюстиной:

— Эти молодые люди окружили меня, поздравляли, осыпали ласками. Я не могу противиться людям, которые меня любят. Однако он был уже далеко! Увидав это, я сейчас же вернулся ради тебя, мое дитя; твоя физиономия меня поразила.

— Если я не ошибаюсь... — сказала маркиза, — мне кажется, это...

— Вы не ошибаетесь. По голосу, как и по смыслу речей, я тоже его узнаю, да, это он, это он, бежим!

Нельзя было терять ни минуты. Мы бросились к двери, которая вела в ювелирную лавку.

— Боже мой, — воскликнула маркиза, — где же ключ?

Очень высокий, но очень узкий и, к счастью, довольно глубокий шкаф, стоявший в нише рядом с камином, мог послужить нам единственным убежищем. Маркиза первая бросилась в него.

— Скорее, Фоблас!

Я еле успел вскочить за ней в шкаф и закрыть за собой дверцу. Жюстина и господин де Б. вошли в опустевшую комнату.

— Да, — продолжал маркиз, — твоя физиономия меня поразила. Я умирал от желания поговорить с тобой.

— Значит, вы меня узнали?

— Сразу же. Как ты можешь спрашивать, когда я наизусть знаю все лица Франции?

— Дело в том, что дорогие лошади, блестящий экипаж и мой великолепный наряд — всё вместе могло сделать меня неузнаваемой.

— Для других — возможно, но не для меня! Неужели ты забыла, что я физиогномист? Кстати, кто тот щедрый смертный, что разоряется на тебя? Не Фоблас ли?

— Еще чего! Этот забавный ветреник!

— О наглая... — не удержался я.

— Молчите, — приказала маркиза.

— Однако, — продолжал господин де Б., — мне кажется, ты смотрела на него в лорнет.