Мадемуазель де Брюмон
. Господин капитан, я наслышана о вас, вы, к несчастью, слишком прославили свое имя! Вы кровожадный тигр! Когда вам не удается утолить сжигающую вас жажду кровью англичанина, вы пьете кровь ваших соотечественников. Всем известно, что во Франции нет более знаменитого дуэлянта; однако поверьте, в нашем королевстве еще осталось несколько храбрых молодых людей, которые, не стремясь к убийству, все же могли бы сразиться с вами и, может быть, вас наказать. Будь я на месте графини, я пожелала бы, чтобы кто-нибудь хотя бы попытался это сделать! Подвигнутая вашими угрозами, я сегодня же вечером взяла бы себе любовника и не скрыла бы это ни от кого. Из числа молодых людей, о которых я говорила, я, может быть, выбрала бы самого слабого...Розамбер
Баронесса
Капитан
. Какое мне дело до того, что меня презирают какие-то жеманницы! До поры до времени я расположусь здесь.Графиня
. В этом доме? Никогда!Капитан
. Как, брат, я не буду жить у тебя?Графиня
. Конечно нет, я не согласна...Капитан
При последнем оскорблении графиня пришла в бешенство и вместо ответа бросила капитану в лицо подсвечник, стоявший у нее под рукой; я заметил, что грубиян хочет ответить ударом на удар. Левой рукой я остановил его уже поднятую руку, а правой схватил верзилу за воротник и так сильно толкнул его, что он отлетел в конец комнаты, ударился об оконную раму и разбил стекла. Если бы не решетка, капитан вывалился бы на улицу.
— Браво, моя милая Брюмон! — крикнула д’Арминкур. — Убей его! Убей этого долговязого негодяя, который до смерти пугает меня, оскорбляет мое дитя, поднимает руку на мою Элеонору!
Я не нуждался в одобрениях маркизы. Меня переполняла такая злоба, что, заметив в кресле шпагу де Линьоля, которую он накануне оставил в спальне жены, я бросился к ней. Розамбер, один сохранивший во время скандальной сцены некоторое присутствие духа, подбежал ко мне.
— Несчастный, — шепотом сказал он, — если вы ее обнажите, вы выдадите себя!
Между тем капитан, сидя на полу, с удивлением смотрел на меня, недоверчиво оглядывал себя, громко смеялся и говорил:
— Однако эта девчонка отшвырнула меня... то ли у нее железные руки, то ли это я превратился в соломенное чучело! Черт возьми, вот что бывает, когда на тебя нападут врасплох: ребенок может осилить великана. Но она хотела схватить шпагу! Чем же я стал бы защищаться от вас, барышня? Шпилькой? — Наконец он поднялся с места.— Прощайте, очаровательные дамы, прощай, мой бедный брат, прощайте, моя милая сестричка, я не забуду вашего радушного приема. Черт возьми, я буду поблизости и глаз с вас не спущу.
Он ушел.
— Я вами восхищаюсь, — сказала госпожа де Линьоль своему мужу — Ваше спокойствие прелестно! Значит, вы позволили бы меня убить, не двинувшись с места?
Граф ответил ей с озабоченным видом:
— Да-да.
— Что такое?
— Ах, простите меня, мое тело было здесь, но разум отсутствовал... Я обдумываю план новой поэмы, в ней будет восемь строк, хотя, может быть, я дойду до двенадцати. И так как доктор уверяет, что равновесие все равно не восстановится, я желаю оправдать его похвалы моему гению, как он выражается. Я хочу, чтобы эта поэма была настоящим шедевром, как он назвал мои другие шарады. Я ухожу, чтобы поработать над ней.
Мы несколько минут сидели молча и беспомощно смотрели друг на друга. Каждый из нас, ошеломленный настоящим и с беспокойством думавший о будущем, мысленно оценивал положение вещей. Первой открыла рот баронесса и посоветовала нам быть как можно осторожнее; маркиза объявила, что шевалье не должен никогда более встречаться с ее племянницей; племянница возразила, что она лучше умрет, чем откажется от меня. Я же взглядом, полным любви, уверил Элеонору в моем непоколебимом постоянстве и поклялся, что ее грубый деверь очень скоро заплатит мне за дерзкие речи, обращенные к ней, и за тревоги, которые он внушил всем нам.