Друг мой, — прибавил Пулавский, — несмотря на кровопролитие, посреди многих знаменитых воинов, не упусти из виду самого выдающегося борца, блистающего мужественной отвагой, истинно республиканскими добродетелями и способностями, опередившими время. Наследник знаменитого рода, он не нуждается в известности своих предков, чтобы прославить свое имя. Это молодой Лафайет120
, гордость Франции и гроза всех угнетателей, хотя пока он только начал свои бессмертные деяния. Завидуй ему, Ловзинский, старайся подражать его доблестям, стремись быть как можно ближе к этому великому человеку. Он, достойный воспитанник Вашингтона, скоро сделается Вашингтоном своей страны! И тогда, мой друг, в памятную эпоху возрождения народов вековечная справедливость дарует нашим с тобой соотечественникам дни отмщения и свободы!121 Тогда, Ловзинский, где бы ты ни был, пробудись для ненависти, возвращайся на родину. Ты так славно бился за Польшу!.. Пусть воспоминание о наших страданиях подогревает твое мужество! Пусть твоя шпага, столько раз обагренная кровью врагов, снова обратится против них. Пусть захватчики дрожат, узнавая тебя и вспоминая Пулавского! Они присвоили наши богатства, убили твою жену, похитили дочь, покрыли позором мое имя!.. Варвары! Они расчленили наши земли! Ловзинский, не забывай этого никогда. Гонители наши были гонителями и нашей родины, а потому отмщение есть долг — необходимый и священный. Ты должен заплатить России вечной ненавистью, а родине отдать всю свою кровь до последней капли».С этими словами он испустил дух*
. Его смерть лишила меня последнего утешения и опоры.Друг мой, я дрался за свободу Соединенных Штатов122
до тех пор, пока долгожданный мир не обеспечил их независимости. Господин К., долго служивший в Америке в корпусе маркиза Лафайета, дал мне рекомендательное письмо к барону Фобласу. Барон принял такое живое участие в моей судьбе, что вскоре между нами завязалась настоящая дружба. Когда я уехал из его владений, чтобы обосноваться в Париже, я не сомневался, что и он не замедлит последовать за мной. Сестры мои собрали в Польше остатки моего прежде громадного состояния. Зная о моем переезде в Париж и о том, какое имя я теперь ношу, они написали, что через несколько месяцев приедут сюда, чтобы скрасить своим присутствием жизнь несчастного дю Портая.Ловзинский долго сидел, погруженный в печальные размышления; наконец он сказал, что самые светлые надежды его связаны со мной, потому что в следующем году отец собирается отправить меня путешествовать. Я сказал дю Портаю, что проведу в Польше несколько месяцев и употреблю все силы на то, чтобы разузнать о судьбе Дорлиски.
7
— Я не мог не заметить красивого шевалье, — сказал гувернер, — и как вы помните, я был на лестнице, когда господин дю Портай произнес имя госпожи де Б.
Я попросил Персона впредь быть сдержаннее, и он, снова заверив меня в своем бескорыстии и обещав быть осмотрительнее, оставил меня.
Итак, Розамбер был прав: Софи меня любила! Все зло исходило от болтливости Персона: Софи ревновала. Но как успокоить ее? Как рассеять сомнения? Как увидеться с ней? Я мог вовсе не ложиться в постель, потому что тревога прогнала мой сон: я всю ночь думал о моих страданиях и о страданиях Софи. Однако следует сознаться, что я вспоминал также и виконта де Флорвиля. Ведь маркиза была так несчастна! Я дарил воспоминаниям о ней такие краткие мгновения! И они пробуждали во мне совсем иные чувства!.. Только слишком суровый человек не нашел бы мне оправданий.
Рассвело, а я все еще не знал, что предпринять. Наконец пришел мой советчик и заставил меня решиться.
— Персон виноват, он и должен исправить свою ошибку, — заявил Розамбер. — Напишите письмо Софи де Понти, пусть милейший гувернер передаст его вашей сестре, а она, конечно, не преминет доставить послание по назначению.
Я написал*
. Персон, сама любезность, безо всяких уговоров согласился исполнить щекотливое поручение и вскоре принес ответ от моей милой кузины.Письмо было коротко, я быстро прочитал его.
— Розамбер, прыгайте от радости, расцелуйте эти строчки! Слушайте: «Вы говорите, что не любите маркизы. Ах, если бы я могла этому поверить!»
В избытке счастья я бросился на шею Персону.
— Вы довольны? — спросил он. — Но у меня есть для вас еще более приятная новость.
— Говорите, мой дорогой гувернер, говорите поскорее.