Любовные похождения шевалье де Фобласа

Мы вышли из леса, переправились через Сейм, в Рыльске, нарядившись рыбаками, купили лодку, спустились в ней по реке и вскоре дошли до Десны. В Чернигове нашу лодку подвергли досмотру. Нужда и страдания до такой степени изменили Пулавского, что узнать его было невозможно. Затем по Днепру мы достигли Киева. Там нам пришлось перевозить на другой берег русских солдат, которые отправлялись на воссоединение с маленькой армией, высланной против Пугачева109. В Запорожье мы узнали о взятии Бендер и Очакова110, о завоевании Крыма, о поражении и смерти визиря Оглу111. Пулавский, пришедший в отчаяние, хотел пересечь большое пространство, отделявшее нас от Пугачева, и примкнуть к тому, кто воевал против России. Но крайнее истощение заставило нас задержаться в Запорожье. И вскоре мир, заключенный между Портой и Россией112, дал нам возможность перебраться в Турцию.

Мы пешком и по-прежнему переодетые прошли часть Молдавии и Валахии113 и наконец, едва живые, явились в Адрианополь114. Там нас арестовали и перед кади115 обвинили в намерении продать украденные бриллианты. Наше нищенское платье не могло не вызвать подозрений. Пулавский назвал кади свое имя, и тот под охраной отправил нас в Константинополь.

Султан принял нас116. Он предоставил нам домик и велел выплачивать из казны известную сумму. Тогда я написал моим сестрам и Болеславу. Из их ответов мы узнали, что имение Пулавского конфисковано, что его разжаловали и приговорили к смертной казни. Это привело в ужас моего тестя, обвинение в попытке убить короля возмутило его, он написал оправдательное письмо. Его по-прежнему пожирала смертельная ненависть к врагам родины, все четыре года, которые мы провели в Турции, он интриговал, стараясь, чтобы Порта снова объявила войну России. В тысяча семьсот семьдесят четвертом году он с яростью узнал о тройственном вторжении в нашу страну^*119, а весною тысяча семьсот семьдесят шестого американские повстанцы решились возвратить себе попранные права117. «Моя страна потеряла свободу, — сказал мне Пулавский, — будем же сражаться за свободу нового народа».

Мы поехали в Испанию, сели на корабль, шедший в Гавану, а оттуда отправились в Филадельфию. Конгресс дал нам назначение в армию генерала Вашингтона118. Пулавский, снедаемый безысходным горем, рисковал жизнью как человек, для которого она стала невыносимой; его всегда видели в самых опасных местах, и в конце четвертой кампании он был ранен рядом со мной. Его унесли в палатку. «Я чувствую, близится мой конец, — прошептал он, — значит, я действительно никогда не увижу родины. Какая жестокая превратность судьбы! Пулавский пал за свободу американцев, в то время как поляки стали рабами!.. Мой друг, смерть моя была бы ужасна, если бы у меня не оставалось ни лучика надежды. О, только бы я не ошибался! Нет, я не ошибаюсь, — продолжал он громче. — Хвала Всевышнему, он в утешение позволил мне напоследок заглянуть в будущее и увидеть, что счастье близко; я вижу, как один из первых европейских народов просыпается после долгого сна и требует у своих угнетателей вернуть ему честь и древние права, права священные, права нерушимые, права человека. Я вижу в громадной столице, долгое время обесчещенной рабством, множество солдат, которые становятся гражданами, и тысячи граждан, которые становятся солдатами! Под их ударами рушится Бастилия. С одного края королевства до другого несется призывный крик, царству тиранов приходит конец! Соседний народ, порой враждебный, но всегда великодушный, всегда достойный судия великих деяний, приветствует этот неожиданный удар, увенчавшийся столь быстрым успехом! О, если бы взаимное уважение положило начало дружбе между двумя этими народами и скрепило ее! О, если бы ужасная наука обмана и предательства, называемая политикой, не помешала их братскому единению. О вы, французы и англичане, соперничайте в науках, искусствах и философии, но бросьте наконец, бросьте навсегда кровавые распри, слишком часто возмущавшие мир; оспаривайте друг у друга владычество над вселенной только за счет собственного примера и влияния ваших гениев. Оставьте жестокую вражду, не стремитесь устрашать и покорять другие народы; лучше старайтесь завоевать более прочную славу: просвещайте народы отсталые и разбивайте оковы рабства.