Лучшие люди (СИ)

Он потянулся за ним — интересно, рука действительно дернулась или нет? Он не мог понять, — и его пальцы сомкнулись вокруг чего-то, висящего в воздухе. Маленькое, круглое, как шарик, но теплое на ощупь.

— Я нашел его. Оно здесь.

— Хорошо. Очень хорошо, Эрик. Держись за него. Мы понесем его на верх лестницы. Ты поймешь, что возвращаться легче, чем спускаться. У тебя теперь то, что ты искал. Воспоминание в твоей руке. Ты поднимаешься по лестнице быстро, но не бежишь, ты все еще спокоен, расслаблен, но счастлив. С каждым шагом ты все больше сосредоточен, ты чувствуешь свое тело. Воспоминание все еще в твоей руке. Ты все еще спокоен и расслаблен. Но ты возвращаешься в комнату, где мы с тобой сидим перед камином. Когда ты поднимешься на самый верх, ты откроешь глаза и мы увидим воспоминание.

— Я здесь, — сказал Эрик, открывая глаза.

Чарльз тут же наклонился к нему и коснулся кончиком палочки виска Эрика. Потянув, он достал из его виска длинную серебристую нить, та и упала, и скользнула в Омут, оставшись плавать на поверхности чем-то, напоминающим и дым, и расплавленное серебро.

Эрик перевел взгляд с Омута на Чарльза; улыбка, счастливая, усталая, говорила “я-тобой-горжусь”, и у него перехватило дыхание.

— Ты сделал это, Эрик, — произнес он. — Теперь давай посмотрим, что ты нашел.

Эрик глубоко вздохнул, затем протянул руку и коснулся мерцающего воспоминания.

Оно раскрылось перед ним, словно не до конца сложенное оригами, больше не было комнаты Чарльза, больше не было Хогвартса. Белые стены, темные потолочные балки — дом, где прошло детство Эрика. За окном темнело, маленький мальчик в шортах и клетчатой рубашке лет семи-восьми расставлял тарелки на деревянном столе.

Эрик застыл, уставившись на самого себя с открытым ртом. Чарльз, стоящий рядом, ухмыльнулся.

— Только посмотрите, какой милый ребенок, — пробормотал он. — Куда он только делся?

— Эрик! — донесся из соседней комнаты женский голос. — Не забудь зажечь свечи!

— Да, мама! — поставив тарелки, мальчик, прищурившись, посмотрел на небольшой канделябр, стоящий посреди стола. Он протянул руку к свечам, лицо приобрело почти комичное выражение напряженности и сосредоточенности.

Долгие секунды тянулись в тишине.

А затем свечи запылали, и комната внезапно озарилась золотистым светом.

И Эрик вспомнил, он больше не наблюдал за маленьким мальчиком, он был им, это он смотрел широко распахнутыми глазами на танцующие огоньки, и его мир менялся, наполняясь осознанием своих возможностей, того, что он может делать необычайные вещи, что есть мир чудес и волшебства, и он — часть всего этого.

Он обернулся к дверям, где стояла его мать, прижимая ладони к лицу, в глазах стояли слезы, она кинулась к нему, обнимая, смеясь, гладя его по щеке, повторяя снова и снова, как она им гордится, как это замечательно, как ее Schatzchen вырос, как обрадуется отец, когда вернется домой. Как сильно она любит его.

Воспоминание ускользало, золотой свет растворялся в серебристой дымке, опускаясь на каменное дно. Чарльз подхватил его, снова касаясь кончиков волшебной палочки и возвращая в висок Эрика. Он чувствовал, как оно осталось там, теплое, надежное. Они стояли; как это произошло?

— Тебе больше не понадобится моя помощь, чтобы вспоминать, — произнес Чарльз. — Оно должно открыть путь к другим воспоминаниям. По крайней мере, к некоторым точно, — голос звучал неровно; Чарльз как бы ненароком смахнул большим пальцем слезу.

Эрик знал, что у него самого глаза на мокром месте. Грудь распирало от радости и ощущения, что он вспомнил лицо своей матери, что к нему вернулась ее любовь. Радость и боль; он вспомнил, каково было потерять ее.

У Чарльза не было таких воспоминаний, он знал. Его богатые родители-магглы старались держаться от него подальше, чувствуя себя неуютно рядом со странным, необычным сыном. Даже мысли не возникало о том, чтобы принять его магию с любовью и гордостью, они старательно игнорировали и избегали этого. Как будто Хогвартс был очередной частной школой. Как будто Чарльз был чем-то постыдным.

Сейчас Чарльзу было больно, и он должен был сделать хоть что-то, должен был поделиться с ним своей радостью, потому что тот заслуживал этого больше, чем кто бы то ни было.

Эрик прижал его к своей груди, крепко обнимая, пробормотав ему в волосы:

— Спасибо.

Чарльз не отпрянул, как он того ожидал, наоборот, прижался, обвивая дрожащими руками талию Эрика.

— Всегда пожалуйста, мой друг, — сдавленно произнес он куда-то в грудь Эрика.

И это, это значило быть дома, не в гостиной Слизерина, а здесь, чувствуя объятья Чарльза, его запах, его волосы, касающиеся щеки. Здесь было его место, здесь он должен быть всегда.

Чарльз не отстранялся, Эрик не отпускал. Возможно, совершенно неосознанно, запустив пальцы в волосы Чарльза, он заставил его посмотреть на себя.

Чарльз по-прежнему не отстранялся.

Резкий стук в дверь, и Чарльз чуть ли не отпрыгнул, тяжело дыша.

— Иду! — отозвался он. — Один… один момент.

Он отвернулся, делая глоток давно остывшего чая, затем поторопился к двери, даже не глядя на Эрика.

— Мойра! Заходи.