Лучшие люди (СИ)

Хогсмид, как обычно, был похож на иллюстрацию к Диккенсу — снег покрывал крыши разнообразных, переполненных магазинов, каждое окно сияло из-за свечей золотистым сиянием, в воздухе витали снежинки, обрывки песен и запах хвои и имбиря.

Чарльз с Эриком, выходящие из “Трех метел”, чуть не были сбиты с ног толпой хохочущих третьекурсников. Над ними проплыла веточка заколдованной омелы, выкрикивая требования и что-то насчет традиций.

— Смотрите, куда идете! — прокричал Эрик, помогая Чарльзу удержать равновесие, но, очевидно, что абсолютно все его проигнорировали.

Если Чарльз и почувствовал легкое головокружение, то это, несомненно, из-за того, что он чуть не упал, и это не имело никакого отношения к руке Эрика на его плече или потому что в отблесках свечей его лицо казалось позолоченным, а крошечные снежинки оседали на ресницах. И в “Я никогда не буду таким красивым” тоже не было никакого смысла. Забыть.

Чарльз издал смешок, пытаясь смягчить раздражение Эрика, вытаскивая из кармана пальто перчатки.

— На третьем курсе мы тоже были идиотами.

Эрик фыркнул.

— Наше темное прошлое — год назад.

— Поехали со мной на Рождество, — уже не в первый раз предложил Чарльз. — Рейвен не поедет в этом году, она хочет увидеться со своей мамой в Америке, а мои родители привыкли, что я приглашаю друга, им вообще плевать.

Эрик неловко пожал плечами.

— Я должен остаться… Уверен, что у профессора Шоу определенные планы на меня…

— Меня очень беспокоит мнение Шоу по этому вопросу, — Чарльз закатил глаза, возясь с перчатками, которые не хотели налезать на нужные пальцы. — Он не может заставить тебя остаться, это каникулы. Ну же, Эрик, я бросал тебя одного уже два года, я это ненавижу, — он ненавидел и сообщать об этом ему, чувствуя странную пустоту и одновременно боль в груди, почти так же сильно, как ненавидел мысль об Эрике, замерзшем, одиноком, проводящим каникулы в холодном и пустом замке, где никто бы не убеждался в том, что он регулярно ест и держит ноги в тепле. — А ты тоже скучаешь по мне, признай.

— Немного, — надменно произнес Эрик. Чарльз фыркнул; едва ли тот, кто встречал его с такими крепкими объятьями, что хрустели кости, а после несколько часов без остановки болтал, скучал по нему “немного”.

— Но в этом году я буду не один, — продолжил Эрик. — Паркинсоны остаются.

Чарльз уронил перчатки. Товарищ по квиддичной команде — так себе, но Чарльза просто передергивало от того, как его сестра Примроуз ошивалась вокруг Эрика, хлопая ресницами и отбрасывая назад волосы; это было просто нелепо и отвратительно, и она не была ни симпатичной, ни умной, а Эрик мог найти кого-то гораздо лучше нее, он заслуживал кого-то гораздо лучше…

Цокнув языком, Эрик поднял перчатки со снега, бормоча что-то вроде “беспомощный” и “вечно с тобой возиться”, взял Чарльза за руки.

Тот позволил ему это, сглатывая.

— Поехали на Рождество вместе, Эрик, давай.

— Дай мне время подумать. Я действительно должен поговорить с профессором Шоу.

— Ладно, если должен…

Эрик умудрился надеть перчатки на четыре пальца, дергая за неровно обрезанные концы, большой же оставил — тот всегда замерзал легче остальных. Другую перчатку Эрик начал натягивать на собственную руку.

— Эй! Что ты делаешь, Эрик, это моя перчатка…

— Ну, я не взял свои, а руки замерзли.

— А я должен страдать из-за твоей глупости? Отдай, ты растянешь ее своими огромными лапищами! — он потянулся за перчаткой, но Эрик убрал руку вне зоны досягаемости. — Эрик, отдай!

— Сам забери! — он обнажил зубы в том, что Чарльз называл “Леншерракуловской Ухмылкой” и понесся по улице.

— Эрик! — выкрикнул Чарльз с возмущением, но, смеясь, что уже стало привычным сочетанием за прошедшие два года, погнался за ним.

Петляя по улице, уворачиваясь, крича и смеясь, они игнорировали косые взгляды, которые бросали на них; дважды Чарльз догонял его и почти вырывал перчатку, но Эрик ускользал, словно угорь. В конце концов, он окончательно потерял его из вида; остановился посреди улицы, оглядываясь. Окраина города, горы снега возле домов. Чарльз чувствовал себя потерянным.

Пока Эрик не появился из ниоткуда, сбив его с ног, и они оба не упали на сугроб; Чарльз издал вопль удивления/”у меня снег за шиворотом”/”ты меня раздавишь”, и Эрик нахмурился, на лице мелькнуло беспокойство.

— Прости, тебе больно? — выдохнул он всего в паре дюймов от лица Чарльза.

— Я в порядке, — Чарльз едва ли справился со словами, чувствуя, что тело отозвалось удовольствием на происходящее, на ощущение тела Эрика, прижимающего его к земле. О боже что со мной не так нет не вставай…

Эрик не вставал, ухмылка окончательно исчезла с лица, он разглядывал Чарльза, как будто первый раз, а то, что видел сейчас, его настораживало, но — может быть? или Чарльз додумал это? — не было совсем неприятным зрелищем?

Их взгляды пересеклись, и Чарльз совершенно забыл, как дышать.

Затем Эрик, мотнув головой, словно очнувшись, поднялся на ноги, и помог подняться Чарльзу, против чего он не возражал, и хотя по-прежнему они нарушали личное пространство друг друга, пугающий момент желания исчез.