Лучшие люди (СИ)

Соседняя дверь открылась в ванную комнату с роскошными зеркалами и большой ванной с декоративными ножками, от которой он и сам бы не отказался. Вторая вела в спальню Шоу. Там тоже было удивительное количество зеркал и огромная кровать с балдахином, жесткая на вид, в черно-белых тонах с тревожными алыми акцентами.

Какое-то движение за открытой дверью заставило Чарльза замереть, но затем он приблизился к ней, прижимаясь спиной к стене.

Источником движения, как он понял, был корабль в бутылке, стоящий на полке в кабинете. Это был парусник, бьющийся с волнами, сделанный на удивление тщательно: там были и развевающиеся паруса, и привязанные вымпелы; крошечные матросы бегали по палубе, карабкались вверх-вниз по мачтам… Пока Чарльз наблюдал за ними, море заволновалось, небо потемнело и мелькнула молния. Корабль попал в беду, матросов смыло, а паруса порвались. Чарльз с тихим ужасом наблюдал за тем, как корабль перевернулся и затонул. За прозрачным стеклом не осталось ничего, кроме крошечных матросов, изо всех сил борющихся с волнами… затем, один за одним, они исчезли. Все померкло.

Шоу, как понял Чарльз, нарочно поставил бутылку туда, где он мог четко видеть ее, сидя за своим столом вишневого дерева.

А он потратил десять минут из отведенных ему шестидесяти, наблюдая за кораблем. Он отвернулся, разглядывая стол, прислушиваясь к тому, как в бутылке встает солнце, а целый и невредимый корабль весело плывет навстречу своей судьбе.

Эта комната, как показалось Чарльзу, была своеобразным святилищем Шоу. Многое было в пользу освобождения пространства, жертвуя позерством и широкими жестами. На столе не было ни украшений, ни безделушек, только стопки книг, бумаг, пергаментов, перья и чернила. Чарльз осмотрел их, не прикасаясь. Каким бы беспорядком все это ни казалось, скорее всего, Шоу прекрасно знал даже на какой странице остановился.

Книги об управлении и лидерстве… Книги о дуэлях… Звездные карты… Записи о студентах…

Папка с бумагами об Имоджен Кокс, если точнее. Чарльз с неохотой признал, что, учитывая обстоятельства, это не было необъяснимо. Но рядом были и записи о Долли Дурсли. Может быть, оценивал, насколько она надежный свидетель?

Возле папок — карты. Карта окрестностей Хогвартса, Шотландии, всего Королевства; все со схемами, покрытые заметками. Одна привлекла его внимание, та, где была нарисована идеальная окружность (возможно, с помощью компаса); центром ее был Хогвартс. Чарльз переворошил и другие бумаги, увидев, что то же проделано с картами Британии, Шотландии, Ирландии и Уэльса, частично захватывая даже Францию, Бельгию и Норвегию.

Другой пергамент привлек его внимание; вернее, одно-единственное слово, которое бы ничего не сказало кому-то менее знакомому (и не помешанному на ней) со Второй Волшебной Войной.

Долохов.

Антонин Долохов был одним из лучших бойцов в рядах Пожирателей Смерти, хотя только несколько из них были слабы в такого рода магии. Этот человек давно умер и унес с собой в могилу секрет его самого страшного оружия: жестокого и иногда смертельного проклятия, которое он всегда накладывал невербально, не давая другим волшебникам возможности узнать его.

На пергаменте на столе Шоу была изображена схема потока энергии, который расписывали многие исследователи и изобретатели; обычно это были и известные, и теоретические заклятья. У самого Чарльза была схема “Люмос” на стене; как символ и по атеистическим соображениям.

Эта схема была помечена как “Проклятье Долохова”.

Под ней было изображено Заклятье Окаменения… попытка изобразить воздействие смертельного взгляда василиска… заметки и каракули на очень старом пергаменте, описывающие заклятья под названиями “Сектумсемпра” и “Левикорпус”. Чарльз трясущейся рукой пригладил волосы. “Сектумсемпра” и “Левикорпус” были изобретениями Снейпа. Шоу изучал его работу.

Еще одна схема, безымянная. Чарльз не особо разбирался в расшифровке потоков энергии, но было очевидно, что это что-то очень грязное. Чем дольше он разглядывал ее, тем больше убеждался в том, что это может быть и схема “Авада Кедавра”. Сделав глубокий вдох, Чарльз уселся за стол.

Взгляд метнулся к самому правому ящику стола, на котором, единственном, из полудюжины других, был замок

Как выяснилось, “Абракадабра” работала и на ящиках. Как удобно.

В ящике оказалась стопка пергаментов, длинный деревянный футляр для палочки и фотография в рамке. На ней расслабленно улыбались мужчина и женщина; прически и волосы говорили, что это приблизительно 1950е. Они стояли под цветущим деревом, передавая друг другу радостного малыша. И мужчина, и женщина, каким-то образом напоминали Себастьяна Шоу. Чарльз уставился на смеющегося, пинающегося ребенка на фотографии. Подсчитав, он решил, что Себастьяну было около восемнадцати месяцев, когда его отца отправили в Азкабан. На фотографии, возможно, был последний счастливый момент, который разделила семья.