Межзвездный скиталец

May you eat sand seasoned with the venom of rattlesnakes.	Пусть пищей вам будет песок, приправленный ядом гремучих змей!
May the sweet water of your springs turn to bitter alkali.	Пусть пресная вода ваших источников превратится в горькую щелочь!
May . . ."	Пусть...
Here his words became indistinct as our wagons rattled on; but his heaving shoulders and brandishing fist attested that he had only begun to lay the curse.	Но телеги наши катились дальше, и слова его стали невнятными; судя по тому, как поднимались его плечи и как он размахивал кулаком, я видел, что он только еще начал изливать свои проклятья.
That he expressed the general feeling in our train was evidenced by the many women who leaned from the wagons, thrusting out gaunt forearms and shaking bony, labour-malformed fists at the last of Mormondom.	Он этим выразил общие чувства в нашем обозе, о чем свидетельствовали женщины, высунувшиеся из повозок и потрясавшие костлявыми, обезображенными трудом кулаками в сторону последнего оплота мормонов.
A man, who walked in the sand and goaded the oxen of the wagon behind ours, laughed and waved his goad.	Юноша, шагавший по песку и покалывавший волов следующей за нами повозки, засмеялся и потряс бодилом.
It was unusual, that laugh, for there had been no laughter in our train for many days.	Смех этот так странно прозвучал в нашем обозе, где давно уже никто не смеялся.
"Give 'm hell, Laban," he encouraged. "Them's my sentiments."	-- Задай им пару, Лабан! -- поощрял он старика. -- Прокляни их и за меня!
And as our train rolled on I continued to look back at Laban, standing in his stirrups by the baby's grave.	Повозки катились вперед, а я все оглядывался на Лабана, стоявшего в стременах у могилы ребенка.
Truly he was a weird figure, with his long hair, his moccasins, and fringed leggings.	Действительно, жуткая это была фигура, с длинными волосами, в мокасинах с бахромчатыми крагами.
So old and weather-beaten was his buckskin shirt that ragged filaments, here and there, showed where proud fringes once had been.	Его оленья рубаха была так стара и истрепана, что от щеголеватых некогда бахромок остались одни грязные лохмотья.
He was a man of flying tatters.	Она больше смахивала на развевающуюся тряпку.
I remember, at his waist, dangled dirty tufts of hair that, far back in the journey, after a shower of rain, were wont to show glossy black.	Я помню, у его пояса болтались грязные пучки волос, которые после ливня отливали черным глянцем.
These I knew were Indian scalps, and the sight of them always thrilled me.	Я знал, что это скальпы индейцев, и вид их всегда вызывал во мне дрожь.
"It will do him good," father commended, more to himself than to me. "I've been looking for days for him to blow up."	-- Ему станет легче теперь, -- пояснил отец, скорее обращаясь к себе, чем ко мне. -- Я не первый день жду от него взрыва...
"I wish he'd go back and take a couple of scalps," I volunteered.	-- Хорошо, если бы он вернулся и снял бы еще несколько скальпов, -- заметил я.
My father regarded me quizzically.	Отец с любопытством поглядел на меня
"Don't like the Mormons, eh, son?"	-- Не любишь мормонов, сын мой? А?