Межзвездный скиталец

Twenty-four hours in the jacket!	Двадцать четыре часа в смирительной куртке!
Little I thought that morning when they kicked me to my feet that the time would come when twenty-four hours in the jacket meant nothing; when a hundred hours in the jacket found me smiling when they released me; when two hundred and forty hours in the jacket found the same smile on my lips.	В то утро, когда меня пинками подняли на ноги, я не думал, что наступит время, когда двадцать четыре часа пребывания в куртке поистине будут пустяком. Что и после ста часов, проведенных в куртке, меня будут заставать улыбающимся, и что после д в у х с о т с о р о к а часов в куртке та же улыбка будет играть на моих губах!
Yes, two hundred and forty hours. Dear cotton-woolly citizen, do you know what that means?	Да, двести сорок часов, дорогой нарядный гражданин, закутанный в свое благополучие, как в вату! Знаете ли вы, что это значит?
It means ten days and ten nights in the jacket.	Это значит -- десять дней и десять ночей в смирительной куртке.
Of course, such things are not done anywhere in the Christian world nineteen hundred years after Christ.	Разумеется, таких вещей не делают в христианском мире через тысячу девятьсот лет после Рождества Христова.
I don't ask you to believe me.	Я не прошу вас верить мне.
I don't believe it myself.	Я сам этому не верю!
I merely know that it was done to me in San Quentin, and that I lived to laugh at them and to compel them to get rid of me by swinging me off because I bloodied a guard's nose.	Я только з н а ю, что со мной это было сделано в Сан-Квэнтине и что я научился смеяться над палачами и заставил их послать меня на виселицу за то, что я раскровянил нос сторожу.
I write these lines to-day in the Year of Our Lord 1913, and to-day, in the Year of Our Lord 1913, men are lying in the jacket in the dungeons of San Quentin.	Я пишу эти строки в тысяча девятьсот тринадцатом году после Рождества Христова, и в этот день, в тысяча девятьсот тринадцатом году после Рождества Христова, люди лежат в смирительных куртках в карцерах СанКвэнтина.
I shall never forget, as long as further living and further lives be vouchsafed me, my parting from Philadelphia Red that morning.	Сколько я ни буду жить, сколько жизней мне ни суждено в грядущем, никогда мне не забыть моего расставания с разбойником из Филадельфии в то утро.
He had then been seventy-four hours in the jacket.	До этой минуты он провел семьдесят два часа в куртке.
"Well, brother, you're still alive an' kickin'," he called to me, as I was totteringly dragged from my cell into the corridor of dungeons.	Что, братец, ты еще жив и брыкаешься? -окликнул он меня, когда меня потащили из моего карцера в коридор.
"Shut up, you, Red," the sergeant snarled at him.	-- Замолчи! -- зарычал на него капрал.
"Forget it," was the retort.	-- Об этом забудь, -- был ответ.
"I'll get you yet, Red," the sergeant threatened.	-- Я еще доберусь до тебя, Красный, -- пригрозил капрал.
"Think so?" Philadelphia Red queried sweetly, ere his tones turned to savageness. "Why, you old stiff, you couldn't get nothin'.	-- Ты так думаешь? -- спросил Красный ласковым тоном, в котором послышались нотки ярости. -- Ты, старый бродяга, ничего от меня не добьешься.