— Да, — ответила я. — Я сначала думала, это Крис. Только, по-моему, Зоя Грин правду говорит. Я слышала, Ларри кричал: «Я ее застрелил!» — хотя был далеко и еще ничего не видел.
Мама ласково, хотя и с недоумением улыбнулась мне и взяла свое нежно-зеленое вязанье.
— Уехать бы отсюда поскорее, — сказала она.
У меня даже забрезжила надежда.
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
Ночью Крис не приходил. Наверняка тоже перепугался. А я не просыпалась, и Лавиния всю ночь не слезала с маминой шеи. Утром еда, которую я оставила, никуда не делась. Я много скормила Лавинии — и чуть не плакала при этом от одиночества.
Тетушка Мария по-прежнему была в кошмарном состоянии. Лицо у нее побелело и опухло. Она все хваталась за меня дрожащей старческой рукой и твердила:
— Моя дорогая маленькая Наоми. Ты мне ее заменишь, да-да, дорогая!
Я не понимала, о чем это она, поэтому просто отвечала:
— Да, наверное. — И каждый раз старалась поскорее высвободиться.
Потом она пожелала, чтобы я вместе с ней пошла в церковь. К счастью, у меня к тому времени уже не осталось одежды, не вымазанной в глине. Мама уговорила тетушку Марию оставить меня дома. Я обрадовалась. Дело не только в том, что, когда тетушка Мария ходит в церковь, это лицемерие, — а это не совсем лицемерие или, по крайней мере, какое-то недоделанное лицемерие, ведь я-то вижу, что тетушка Мария всерьез убеждена, будто она хорошая, набожная и милосердная. Дело в том, что мне надо было повидать мисс Фелпс. По возможности тайно. Надо было поговорить с нейтральным человеком, который во всем разбирается.
Ларри пришел один и привез кресло-каталку.
— У Элейн мигрень, — сказал он.
Выглядел он по-прежнему вдвое веселее, чем раньше, — можно сказать, бесшабашно. Они с мамой погрузили тетушку Марию и ее дохлую лису в кресло и укатили.
Я собиралась уходить и была уже в кухне, и тут вдруг открылась задняя дверь. Там стояла Элейн.
— Нет, нельзя, — отчеканила она. — Я позволила тебе его кормить, и на этом все. Вернись в дом и сядь.
Она отконвоировала меня в гостиную и заставила сесть на шнурованный диван тетушки Марии. А сама уселась напротив в кресло, где обычно сижу я, после чего вытащила из кармана маленькое беленькое вышивание, наперсток и ножницы, аккуратно поставила ноги коленками вместе и принялась вышивать. Смотрелось это жутко неуместно. Она вырезала крошечные дырочки, а потом их обметывала.
— Вы это зачем? — спросила я.
— Я сюда не разговаривать пришла, — ответила Элейн. — Займи себя сама.
Занять себя дневником я не могла. Тетушка Мария не снисходит до того, чтобы посмотреть, что я пишу, но Элейн, конечно, поинтересуется. Я угодила в ловушку на целое утро, делать мне было нечего, вот я и решила особенно не сдерживаться.
— Откуда взялась эта волчица? — спросила я. — Дочь тетушки Марии?
Элейн не ответила, но я все равно поняла, что правильно догадалась.
— Почему вам так нравится Крис? — спросила я.
— Мне вообще нравятся мужчины, — сказала Элейн. Я увидела, как широко она улыбнулась, хотя она скрыла улыбку, склонясь над вышиванием. — Нравится, когда я им нравлюсь. Крису я нравлюсь.
— И даже мистеру Фелпсу? — спросила я.
Элейн рассмеялась своим механическим смешком.
— Нат Фелпс меня боится — он ведь знает: в конце концов я и до него доберусь, — сказала она.
— Ну вы и жадина, — заметила я. — У вас уже есть Ларри.
— Да, — сказала Элейн и перестала улыбаться. — У меня есть Ларри.
— Он же из-за вас стал такой скучный. Вы сами его довели, — продолжала я.
Она подняла голову и обожгла меня разгневанным взглядом.
— Замолчи, — сказала она.
Мне было наплевать. Все равно она меня ненавидит.
— До Энтони Грина вы тоже добрались? — спросила я.
Элейн еще не успела опустить голову и как глянет на меня своими фанатичными глазами — я даже пожалела, что спросила. Но потом она снова склонилась над шитьем и спокойно ответила:
— Это было еще до меня. Правда, я слышала, с ним пришлось нелегко.
— Почему? — не унималась я.
— Почему да почему, — насмешливо бросила Элейн. — С ума сойти можно, какие дети приставучие! Да этот глупый, беззлобный человечишка, насколько мне известно, не желал понимать, что не все на свете такие, как он!
— Что в этом плохого?! — закричала я.
— Ничего, если, конечно, ты такой, как все, — ответила Элейн. — Лично я не желаю, чтобы со мной обращались как с Ларри, нет уж!
Я ее не поняла. И хотела спросить, но она рявкнула:
— Я тебе сказала — я сюда не разговаривать пришла! Еще одно слово — и я заставлю тебя замолчать! Думаешь, не смогу?
Я так не думала и разговаривать перестала. Утро тянулось несколько лет, пока Ларри с мамой не втащили тетушку Марию обратно в переднюю. Элейн угрюмо глянула на меня и ушла, когда услышала, как они открывают входную дверь.
Вот мне и пришлось ждать до после ланча, когда все наверняка будут сидеть за кружевными занавесками и шпионить за мной. Но в итоге получилось совсем неплохо: тетушка Мария дала маме свободный вечер.
— Пойдите подышите свежим воздухом, дорогие, — сказала она нам с мамой. — Я прекрасно справлюсь одна.
Думаю, она хотела поговорить со своей свитой о мертвой волчице с глазу на глаз.