Море и жаворонок. Из европейских и американских поэтов XVI–XX вв.

Элизабет Баррет родилась в состоятельной семье. С детства она проявила незаурядные способности к языкам и литературе. Греческих, латинских и итальянских авторов читала в оригинале; в возрасте двенадцати лет написала эпическую поэму. К сожалению, от матери Элизабет унаследовала слабое здоровье, которое ухудшилось после смерти брата в 1839 году, утонувшего на ее глазах. Последующие шесть лет она вела жизнь затворницы и полуинвалида, почти не выходя из своей спальни. Выход третьего сборника «Стихотворения» (1844) сделал ее знаменитой. Поэт Роберт Браунинг познакомился с ней в 1845 году и сделал предложение. Несмотря на то что жених был на шесть лет младше и отец категорически возражал, она вышла замуж, и брак оказался счастливым. Браунинг увез жену в Италию, где они вместе прожили шестнадцать лет. Их история сделалась легендой английской литературы и отражена, в частности, в повести Вирджинии Вульф «Флаш» (в которой все события увидены глазами любимого пса Элизабет). Поэтесса оставила памятник своей любви в 44 прекрасных сонетах, опубликованных анонимно как «Сонеты, переведенные с португальского» в 1850 году.

Безнадежность

Страданье настоящее бесстрастно;
Лишь те, что скорби не достигли дна,
Лишь недоучки горя – ропщут на
Свою судьбу, стеная громогласно;

Но тот, кто все утратил, безучастно

Лежит, как разоренная страна,
Чья нагота лишь Господу видна
И чья печаль, как смерть сама, безгласна.

Она – как тот могильный монумент,

Поставленный, чтоб до скончанья лет
Усопший прах никто не потревожил

(Хоть все крошится – камень и цемент).

Коснись гранитных век – там влаги нет;
Когда б он мог заплакать, он бы ожил.

Плач смертных

I

Глупцы кричат, что Бога нет,
    Но разве нет печали?
Ведь под конец дороги свет
    Нужнее, чем вначале.
Скрипит, изнемогает плоть
    У ближнего на тризне,
И шепчет: «Смилуйся, Господь!» —
    Кто не молился в жизни.
                О, смилуйся, Господь!

II

Все гуще облака вверху,
    Внизу все больше мрака,
И жмется стадо к пастуху,
    К охотнику – собака.
Удар! и вспыхивает мрак
    От яркого разлома,
И мы дрожим, не зная, как
    Ответить гласу грома.
                О, смилуйся, Господь!

III

Гремит над полем битвы гром,
    Серпы войны в работе,
И – во имя чести – жнем
    Снопы из братней плоти.
Одним сотворены Творцом,
    Его дурные дети,
Мы рубимся к лицу лицом,
    В свое подобье метя.
                О, смилуйся, Господь!

IV

Чума опустошает град,
    Дыша незримым ядом;
С телеги мертвецы глядят
    Остекленелым взглядом.
Водицы просит сын опять,
    Горя в недужном зное,
И воплем страшным будит мать
    Свое дитя грудное.
                О, смилуйся, Господь!

V

Страсть к золоту безумит нас,
    Как будто сквозь одежу
Кентавра злая кровь, сочась,
    Въедается нам в кожу.
Мы бредим выгодой одной,
    Несчастные торговцы,
И сами биржевой ценой
    Помечены, как овцы.
                О, смилуйся, Господь!

VI

Лишает хлеба земляков
    Проклятие наживы,
И смотрят толпы бедняков,
    От голода чуть живы,
Как тянут певчие псалом
    В раскрашенном соборе
И, что ни день, суда с зерном
    Отчаливают в море.
               О, смилуйся, Господь!

VII

Мы любим вечера встречать
    Средь праздничного гула,
Стараясь вновь не замечать
    Пустующего стула.
Кричим и кубками стучим,
    Налитыми до края;
Но плачет Божий серафим,
    На этот пир взирая.
                О, смилуйся, Господь!

VIII