Мусульманские паломники

И воспрянулъ пророкъ съ верблюдицы своей и пошелъ къ той скал, откуда неслось въ воздух райское пніе незримой пока пвицы. Недвижно остановился посланникъ божій, и цлый день простоялъ беззвучно, не колыхнувшись, любуясь чудною красотою, какой онъ не видалъ и въ райскихъ селеніяхъ, и очарованный пніемъ, какого не слыхалъ на небесахъ. Насталъ вечеръ… Красавица поетъ… Наступила ночь — Зюлема неумолкаетъ, а пророкъ все стоитъ и стоитъ, забывъ обо всемъ въ мір, забывъ о себ самомъ. Загрохоталъ громъ на небесахъ, заревла буря, заговорили морскія волны вокругъ, но Зюлема поетъ, а посланникъ божій стоитъ недвижимъ. Сквозь ревъ бури и свистъ втра, и говоръ моря онъ слышитъ неземную чарующую пснь. Насталъ другой день — Зюлема все поетъ и поетъ, а пророкъ ее слушаетъ, не сводя съ нея жадныхъ очей. Такъ прошло три дня и три ночи; неумолкно звучала райская пснь и врачевала разбитое сердце посланника божія, пока волны гнва его на людей не улеглись и сердце его не размягчилось, какъ воскъ. Тогда подошелъ трижды великій къ поющей двушк и взялъ ее за блоснжныя руки, какъ бы обмытыя морскою пною; когда поглядлъ онъ въ глаза чудной пвицы, онъ забылъ весь міръ, забылъ даже, что онъ посланникъ божій, потому что взоръ его, прожигающій демоновъ, потонулъ въ очахъ Зюлемы, какъ тонетъ и гаснетъ одна искорка въ мрак ночи. И небо, и солнце, и ночь, и звзды, и огонь, увидалъ посланникъ божій въ очахъ Зюлемы. Онъ поглядлъ ей въ уста; они были отверсты для дивной псни, которой слова, какъ чудныя жемчужины, сами нижутся въ ожерелье; въ устахъ гранаты, розы и перлы… Они ослпили пророка. Онъ поглядлъ на прекрасныя ручки и ножки Зюлемы — он были такъ малы, что ихъ надо было взять въ об руки, чтобы не потерять, и также прекрасны, что надо было имть десять, а не два глаза, чтобы налюбоваться на нихъ… Не мудрено, что три дня и три ночи простоялъ небесный пришелецъ и пролюбовался земною красавицею. — Кто ты, чудное созданіе? — спросилъ онъ наконецъ.

— Я Зюлема, дочь шейха Гассана, дочь свободной пустыни. Я знаю, что ты посланникъ божій, и я ожидаю тебя вотъ уже три долгихъ дня и три темныхъ ночи. Небесный встникъ мн сказалъ о теб и повеллъ мн дожидаться тебя, несравненный! Пснь моя неслась въ теб на встрчу; морской втеръ, вроятно, донесъ ее до ушей великаго пророка.

И когда протянулъ об руки въ Зюлем небесный посланникъ, она обвила его шею своими рученками, прижимаясь крпко въ его могучей груди, вмщавшей въ себ весь міръ, и поцловала прямо въ уста, которые повдали земл волю ея небеснаго творца..

— Я такъ же чиста, какъ и ты, — говорила Зюлема, — обнимая пророка;— не бойся, ты не осквернишься, я создана для тебя, какъ для перваго человка создана его жена.

И взялъ тогда Магометъ на руки въ себ Зюлему; вмст съ нею слъ на верблюдицу и похалъ въ Мекку. Тамъ онъ спряталъ красавицу, подаренную ему Аллахомъ, въ темной пещер отъ глазъ жены своей, которая бы извела ее со свта. Никого такъ не любилъ пророкъ на земл, какъ эту чудную жемчужину Краснаго моря. Каждую ночь онъ уходилъ въ своей Зюлем. Онъ спалъ на ея душистыхъ колняхъ; она расчесывала волосы посланника божія, умащала ихъ благовоніями Аравіи, обсыпала цвтами горъ и цлыя ночи усыпляла дивными пснями посланника божія. И когда Аллахъ ваялъ пророка въ себ, онъ взялъ съ нимъ и Зюлему, чтобы она царила и на неб, какъ на земл. Та Зюлема смотритъ и теперь на землю съ своей небесной выси, изъ той блестящей звздочки… Теперь ты знаешь, эффенди, что такое Зюлема…

Я опять невольно взглянулъ на ту серебрянную звздочку, на которую указалъ Абдъ-Алла. Арабская Зюлема — наша Венера (инымъ именемъ, кром имени красавицы трудно обозвать эту блестящую планету), была такъ же дивно хороша среди своихъ небесныхъ подругъ, какъ выдавалась и богиня среди земныхъ красавицъ. Какъ грекъ перенесъ богиню красоты на небо, такъ и арабъ, сынъ пустыни, помстилъ свою миическую красавицу въ самое прекрасное свтило лучезарнаго неба.

— Много тамъ среди небесъ въ звздахъ, — продолжалъ старый шейхъ, — размстилъ Аллахъ смертныхъ среди безсмертныхъ духовъ. Изъ звздъ смотрятъ они на землю, потому что имъ нравится земля, съ которой они взяты; то мерцаніе — ихъ слезы по прекрасной земл; то движеніе по голубому небу — ихъ стараніе опять найти дорогу на землю… ты не знаешь, эффенди, какъ многомилостивъ Аллахъ. Не въ одномъ человк ты познаешь его твореніе; нтъ — посмотри вокругъ. Не только въ человк, но и въ каждой песчинк, въ каждой щепоточк воздуха виднъ Аллахъ; онъ далъ душу и человку, и вврю, и птиц; онъ далъ ее и жуку, и мотыльку, и пестрой мух, чтобы они славили Творца; но души т не такія какъ у насъ. Подобно пару, он созданы изъ ничего, и въ ничто обращаются; для нихъ нтъ другой жизни, потому что они и не созданы для нея. Если бы ты былъ, эффенди, въ моей родин за Ниломъ и пирамидами въ Ливійской пустын, ты увидалъ бы какъ премудрый Аллахъ изъ песку сотворилъ золото, которое и спряталъ въ песк; какъ онъ населилъ и пустыню животными, чтобы они славили его…