— Нтъ, господинъ, — отвчалъ онъ — у насъ есть еще много о чемъ поговорить. Если ты, эффенди, посмотришь туда на восходъ, гд еще играютъ пурпурныя тучки, ты увидишь прекрасную звзду, которую въ Египт зовутъ Вечерницею, а мы — дти пустыни — читаемъ въ небесной книг звзды, и зовемъ ее Зюлемою. Такъ зовутъ ее и свободные арабы въ Іемен и Геджас. Хочешь я разскажу теб исторію прекрасной Зюлемы, и за что Аллахъ помстилъ ее на неб. Я не медда (сказочникъ), эффенди, — прибавилъ онъ, — я не могу теб разсказать хорошо, и ты простишь старика.
Букчіевъ мн переводилъ слово въ слово прекрасный разсказъ Абдъ-Аллы.
— Та Зюлема была дочь пустыни, дочь свободнаго араба въ Геджас. Если ты былъ на берегу моря, эффенди, и видлъ блоснжную пну между камнями, то ты поймешь, какъ было прекрасно тло ея, потому что, когда Зюлема купалась въ мор на прибрежіи, то мылась пною, и та пна была блдне ея чуднаго тла. Стройная станомъ, она была похожа на гибкую тростинку на берегу Нила, которую нжный ниссимъ (зефиръ) склоняетъ во вс стороны; золотой поясъ, опоясывавшій ее, казалось, хранилъ хрупкій станъ, чтобы онъ не сломался… Я старикъ, эффенди, и не мн описывать красоту розы и благоуханіе жасмина, но если я сравню лицо Зюлемы съ ними, потому что розы цвли на бархатныхъ щекахъ ея и пышныя лиліи на лбу, ше и лебединой груди, то это будетъ лучше всего. Алыя губки на ароматныхъ устахъ ея, которыми соблазнился самъ великій пророкъ (да будетъ благословенно имя Его)! были такъ же свжи, какъ внутренность сплаго граната; волосами своими черными, какъ крыло ворона, украшенными морскими жемчужинами, она — сама перлъ земли — могла не только прикрыть свое блоснжное тло, но окутаться ими, какъ плащемъ. Въ главахъ Зюлемы, прекрасныхъ какъ у газели, виднлась и темная ночь съ такими же блистающими звздочками, какія ты видишь и теперь, и ясный день, озаренный солнцемъ. Въ ея очахъ, какъ въ мор, тонулъ другой смотрящій глазъ, а блескъ оттуда мерцающихъ звздочекъ, казалось, проникалъ во все существо человка. Я — старый хаджа, благородный эффенди, у меня нтъ словъ описать прелесть крошечныхъ ручекъ и ножекъ арабской красоты, потому что я не видалъ ничего подобнаго. Лучшей двушки не видывалъ свтъ, лучше Зюлемы не производила ничего Счастливая Аравія, богатая красавицами. Когда выходила она купаться на взморье, и съ ея прекраснаго тла спадали одна одежда на другою, а ихъ было немного у красавицы (да проститъ мн эти мысли; милосердный Аллахъ!), то волны нарочно поднимались выше и морской втеръ стремился скоре, чтобы своими струями обнять и облобызать эту дивную обнаженную красоту. Одинъ старый шейхъ говорилъ, что лучше Зюлемы не было даже гуріи въ раю, а старый Селихъ любилъ женщинъ и видлъ во сн всю райскую красоту. Красавица Зюлема была счастлива, какъ улыбающійся младенецъ, какъ беззаботный буль-буль (соловей). Одта она была всегда въ голубой шелкъ и другія нжныя ткани; въ волосахъ ея блистали кораллы и жемчугъ со дна Краснаго моря, на рукахъ и ногахъ — великолпныя ожерелья, а на голов всегда — внокъ изъ горныхъ душистыхъ цвтовъ и перловъ, блистающихъ цвтами радуги, но сама она была прекрасне и цвтовъ, и перловъ. Цлый день она сидла на берегу моря и пла своимъ серебристымъ и пвучимъ, какъ у буль-буля, голоскомъ; тогда и камни, и море, и втеръ, и небо заслушивались ея пнія.
Въ то время (то было счастливое время) пророкъ еще былъ на земл. Мрачный, усталый, оскорбленный и отвергнутый людьми, онъ халъ дикою пустынею; не весело тогда было у него на душ… Вдругъ слышитъ онъ чудное пніе на высокой скал у берега моря. Трижды благословенный, онъ остановилъ свою верблюдицу, и — о, чудо! Она заговорила человческимъ языкомъ: «То Зюлема — первая красавица въ мір, перлъ земли, великій посланникъ Божій! Она ждетъ тебя»…