Мусульманские паломники

Шерифъ Мекки, духовенство и масса народу провожаютъ караванъ хаджей. Пніе молитвъ и зурэ изъ корана, звуки трубъ и добрыя пожеланія напутствуютъ ихъ. Они же, позапасшись святыми талисманами въ род воды изъ источника Магометова, праха съ гроба его, листочковъ священныхъ деревьевъ, кусочка крыши съ Каабы и т. п., съ свтлою надеждою идутъ въ обратный путь, громогласно благодаря Бога и пророка, давшихъ имъ свершить паломничество. Громкое «эльхамди лиллахи»! вырывающееся изъ ихъ многострадальной груди, несется къ небу и сливается съ трубными звуками провожающихъ и восклицаніями толпы. Долго еще раздаются въ пустын благочестивыя напутствія, и громкое эвъ-аллахъ (съ Богомъ)! несется далеко во слдъ хаджамъ, уже зашедшимъ на окрестные холмы Мекки и вышедшимъ на раздолье пустыни, на тернистый путь всевозможныхъ лишеній. Старымъ, торнымъ путемъ они пойдутъ назадъ черезъ горы, дебри и пустыни, истощенные, исхудалые, худосочные, неся въ себ зародыши изнуряющихъ болзней, а смерть продолжаетъ вырывать новыя жертвы по дорог, не смотря на то, что караванъ и безъ того пордлъ уже значительно въ сравненіи съ тмъ, какъ вышелъ изъ Дамасска или изъ Каира.

Такъ и прибредутъ они домой, откуда вышли нсколько мсяцевъ тому назадъ. Мсяцъ саферъ — эпоха возвращенія каравановъ изъ Мекки; онъ потому и носитъ названіе — нислетъ-ель-хаджи — мсяцъ прибытія паломниковъ. Съ радостными, хотя и изможденными, лицами при звукахъ трубъ они вступаютъ въ Каиръ: толпы народа встрчаютъ ихъ съ восклицаніями — эсъ-саламъ-алейкумъ — (миръ вамъ)! Родственники и друзья бгутъ на встрчу каравана и ищутъ близкихъ своего сердца, и если Аллахъ сохранилъ ихъ жизни, они присоединяютъ свои благодарныя молитвы къ молитвословіямъ; если же не находятъ въ рядахъ «божьей рати» своихъ, они испускаютъ раздирательные вопли, смущающіе торжественныя минуты возвращенія хаджей. Тотъ, кто остался въ живыхъ, кто перенесъ во имя божіе и пророка вс нужды и лишенія, тотъ становится уже выше толпы; онъ получаетъ почетный титулъ хаджи и право носить зеленый цвтъ на чалм: на него уже смотрятъ какъ на святого; онъ служитъ отнын ходатаемъ между Богомъ и простыми людьми.

Вотъ почти все, что я узналъ о паломничеств мусульманъ и что слышалъ во время своего путешествія на Воксток отъ самихъ хаджей. Предметъ этотъ иметъ особенный интересъ для насъ русскихъ въ виду того, что изъ Россіи ежегодно цлыми сотнями ходятъ ваши магометане къ аравійскимъ святынямъ.

VII

За интересными разсказами Абдъ-Аллы, Букчіева и Ахмеда, также совершившаго путешествіе въ Мекку, я и не замтилъ, какъ солнце начало склоняться къ закату и какъ наступилъ вечеръ. Мы вышли изъ палатки; мусульмане тотчасъ же начали читать молитву — аасръ, съ четырьмя уставными колнопреклоненіями за полтора часа др захожденія солнца. Долго я вглядывался въ эти типическія физіономіи хаджей, въ которыхъ трудно что-нибудь прочитать: даже глаза — это зеркало души — были у нихъ спокойны, безстрастны и не выражали ничего, кром самосозерцанія или нежеланія ни на что смотрть, хотя и сверкали въ нихъ порою искры того огня, который всегда можетъ вспыхнуть въ душ фанатика мусульманина. Въ этихъ неподвижныхъ чертахъ, въ этихъ, какъ бы застывшихъ, формахъ, казалось, отражали весь востокъ застывшій, неподвижный, безстрастный, и вмст съ тмъ живой, увлекающійся, страстный, живущій иною жизнью, непонятною для насъ европейцевъ; но жизнь эта была знакома всему человчеству; вс народы прошли такія же ступени въ своей исторической жизни; одинъ Востокъ задремалъ, кажется, и заснулъ уже давно, начиная еле просыпаться въ XIX вк подъ ударами вторгающейся насильно европейской цивилизаціи въ его сказочное царство кейфа, гарема и восточной фантазіи. Живая, дятельная жизнь Востока умерла уже нсколько столтій тому назадъ. Т формы и выраженія, въ которыя тогда отлилась жизнь восточнаго человка подъ ферулой деспотизма, ислама и азіатской роскоши, остались и понын таковыми. Сколько вы ни очищайте сына востока, чтобы снять съ него толстую кору, подъ которою кроется нчто общечеловческое, что составляетъ божью искру отличающую въ человк его человчность, вы не очистите его, если не съумете взяться за дло, потому что въ фанатичномъ сын Востока нтъ современнаго человка, какимъ вы себя считаете. Много есть достойныхъ чертъ въ мусульманин, которыхъ нтъ въ насъ самихъ — цивилизованныхъ людяхъ; но зато, все-таки, въ немъ нтъ того, чмъ движется человчество, нтъ свободы воли и ума. Она скована исламомъ, какъ желзными оковами, и пока не спадутъ т цпи, пока живетъ и стоитъ исламъ, до тхъ поръ не проснется Востокъ; онъ будетъ всегда Востокомъ, а сынъ Востока — отлитою пять вковъ тому назадъ формою, не лишенною впрочемъ извстіой доли гармоніи и совершенства…