Музыка души

Петр Ильич провел у Анатолия несколько часов, выслушивая сетования брата по поводу его последней влюбленности. Мазурина окончательно завоевала его сердце, и он даже сделал ей на днях предложение. Но…

– Она отказала, – убито сообщил Анатолий. – Говорит, что испытывает ко мне только дружеское расположение. Я самый несчастный человек на свете!

Хотя Петр Ильич по опыту знал, что эта страсть не так глубока, как кажется на первый взгляд, и пару месяцев спустя пройдет, смотреть теперь на огорченного Толю и слушать его жалобы на судьбу было невыносимо.

– Но я не сдамся, и когда-нибудь она изменит свое отношение! – упрямо заявил Анатолий и неожиданно заключил: – Я познакомлю тебя с ней.

Те несколько дней, что Петр Ильич провел в Москве, роман бурно развивался. Девушка начала постепенно уступать настойчивому воздыхателю. Петр Ильич нашел ее довольно симпатичной, но не был уверен, что она – та, кто подходит его брату.

А вскоре завертелась суматоха визитов к многочисленным приятелям, утомительная корректурная работа. Начались репетиции «Евгения Онегина» в Большом театре, и Петр Ильич обещал на них присутствовать.

На несколько дней он вырвался из этой суеты в Петербург, чтобы попасть в суету гораздо худшую. Там готовилась постановка «Орлеанской девы», вокруг которой кипели поистине шекспировские страсти. Споры и интриги примадонн из-за главной партии, неприятные сцены, которые пришлось по этому поводу выдержать, пренебрежительное отношение и к опере, и к ее автору высшего театрального начальства, недовольство некоторыми певцами и певицами – все вместе просто сводило с ума.

Направник на первой же репетиции резким тоном потребовал немало переделок, купюр, транспортировок...

– Поймите, мною руководит исключительно желание успеха оперы, – уверял он.

Петр Ильич в этом и не сомневался — он вполне доверял Эдуарду Францевичу и был согласен на все исправления, вот только... в водовороте петербургской жизни, при расстроенных нервах невыносимо тяжело было сосредоточиться на работе. Единственное, что помогало выдержать испытания — уверенность в успехе «Орлеанской девы», которую поддерживали и артисты, и все, кто присутствовал на репетициях. Каменская, исполнявшая главную роль, привела Петра Ильича в восторг. А ведь в свое время он боялся соглашаться на ее кандидатуру: чудное сильное меццо-сопрано, она не обладала ни малейшим актерским талантом и совершенно не умела распоряжаться своей статной фигурой на сцене. Каково же было его изумление, когда на первой же репетиции Мария Даниловна показала себя если не первоклассной драматической актрисой, то во всяком случае певицей с красивым жестом, грацией и пластичностью движений.

Восхищению Петра Ильича не было предела — с такой примадонной опера непременно произведет на публику сильное впечатление.

– Чудесно, просто чудесно! – воскликнул он. – Вы сделали большие успехи!

Каменская смутилась и, слегка покраснев, скромно ответила:

– Все благодаря Прянишникову: он много со мной работал.

К сожалению, интриги обиженных Рааб и Макаровой, успевших настроить против Каменской театральное начальство, привели к тому, что ее допустили до исполнения роли Иоанны только с условием, чтобы она не пела на первом представлении. Но даже эти грязные интриги внушали надежду: все примадонны считали партию необыкновенно благодарной и эффектной, и сам их спор был уже доказательством интереса к опере.

Измотанный до предела, но воодушевленный будущностью своего детища Петр Ильич вернулся в Москву, где его поджидали репетиции «Евгения Онегина».

Из-за того, что разом в Петербурге и Москве ставились две его оперы, он постоянно находился на виду: о нем много говорили и писали. Газеты заранее побранивали. А в одной из них он даже прочел обвинение в том, что посвятил «Орлеанскую деву» Направнику — мол, это неблаговидный способ заманивания на свою сторону дирижера. Направнику — единственному безусловно честному человеку в петербургском театральном мире — тоже порядком доставалось. Глупые выдумки журналистов не столько оскорбляли, сколько огорчали и тяготили.

Анатолий встретил вернувшегося брата печальными новостями — его роман развивался неблагополучно.

– Оказывается, Мазурина серьезно больна, – чуть не плача, поделился он. – Поэтому и отвергала меня — не хотела привязывать к себе. Говорят, у нее чахотка и ей осталось совсем немного.

Петр Ильич мог только посочувствовать брату — красивую, умную и веселую девушку было действительно жаль. Но он мог поклясться, что пару месяцев спустя Анатолий забудет о своем неутешном горе и влюбится в кого-нибудь еще. И оказался прав — скоро Толя завел интрижку с какой-то девицей, судившейся на Мировом съезде и влюбившейся в него. Оскорбленная в лучших чувствах Мазурина разорвала с ним всякие отношения. И это вызывало новый взрыв любви со стороны Анатолия, который теперь все мыслимые и немыслимые силы прилагал к возвращению возлюбленной. Петр Ильич просто терялся в этих ежедневных переменах декораций и не представлял, какой исход будет лучшим для брата.