Музыка души

«Литургия есть священнодействие, совершаемое служителями церкви при живом, деятельном духовном участии поющих, молящихся и тем паче причащающихся. Она есть живое тело, неразрывное целое, действенное и высшее проявление и движение духовной жизни верующих. Но вот для наслаждения «музыкальной игрой звуков», без всякого внимания к великому значению песнопений Божественной литургии, забыв ее истинную цель, вынув, так сказать, существо ее – святое Таинство и все слова священнодействующих, всю ее с обращаемой к молящимся стороны переносят в публичный зал и перед любителями музыки, за деньги, исполняют ее Божественные песнопения. Очевидно, что песнопения Божественной литургии были взяты г. Чайковским только в виде материала для его музыкального вдохновения (так как он не назначал их для церковного употребления), как берутся исторические события и народные песни и легенды. Высокое достоинство песнопений и уважение к ним нашего народа были для него только поводом приложить к ним свой талант. Это было либретто для его духовной оперы, которая и была исполнена певцами».

И если с первой частью Петр Ильич был полностью согласен, то никак не мог понять, с чего же владыка Амвросий взял, что он не назначал эти песнопения для церковного употребления? Откуда такие выводы? Ведь как раз наоборот — всею душою он желал, чтобы его литургия пелась в церкви. Может, его стремление исправить испорченную западным влиянием церковную музыку и вернуть ее к истокам было излишне самонадеянным, но никакого оскорбления в нем не было и быть не могло. И почему его вечно столь превратно толкуют?

Измученный волнениями Петр Ильич сбежал из Москвы обратно в тишину и спокойствие Каменки, намереваясь встретить там Рождество и новый год. Толя собирался уехать вместе с ним, но Петр Ильич не без труда отговорил брата от этого непоследовательного и странного поступка, который доказывал, что не очень-то он и влюблен. А значит, окончательный разрыв, если таковой случится, переживет без потрясения.

Каменка хорошего настроения не принесла: весь дом превратился в лазарет. Главная же беда заключалась в Тане: казалось, будто она разливает вокруг себя яд, отравляющий всех. И жалко ее, но порой Петр Ильич почти ненавидел племянницу – хорошую, в сущности, девочку. Было в ней нечто болезненное, заставляющее страдать всех в доме, а особенно мать, и так-то здоровьем не отличавшуюся. Поскорее бы Таня вышла замуж и уехала отсюда. Увы, со свадьбой дело не ладилось. Князь Трубецкой по протекции тетки, княгини Воронцовой, получил хорошее место, и материальные препятствия были устранены. Но здоровье Тани было так плохо, что о свадьбе теперь еще и не думали. В глубине души Петр Ильич был уверен, что в большей степени болезнь племянницы происходит от безделья и чрезмерной опеки со стороны матери. Но Александра и слышать ничего не желала, жалея свою любимицу.

В Москве, куда Петр Ильич вернулся сразу после нового года, ждало печальное известие: серьезно заболел Рубинштейн. Он отправился проведать друга и нашел его худым, бледным и слабым, при этом по-прежнему фонтанирующим энергией. Тем не менее было заметно, что это начало какой-то сложной органической болезни, и Петра Ильича охватило беспокойство. Случись что с Рубинштейном, что станет с консерваторией? Да и со всем музыкальным миром Москвы? Уж не говоря о том, как жалко и горько лишиться хорошего друга.

***

В день премьеры «Евгения Онегина» Большой театр был переполнен, несмотря на высокие цены. Петр Ильич следил за представлением, спрятавшись за кулисами, откуда хорошо наблюдались и сцена, и зрительный зал. Декорации были далеко не новые, зато администрация постаралась в отношении костюмов: они точно воспроизводили эпоху двадцатых годов. И все же постановка страдала массой промахов и отсутствием мастерства.