Музыка души

Он излучал столько уверенности и решительности, что Петр Ильич невольно улыбнулся. Когда Юргенсон говорил таким тоном, верилось, что все получится.

По просьбе Анатолия Петр Ильич вернулся в Петербург, где брат потащил его знакомиться с Панаевой.

– Она замечательная женщина и твоя большая почитательница, – убеждал Толя.

Петр Ильич сдался, оговорив в качестве условия, что он пойдет в гости в сопровождении обоих близнецов и сидеть за столом будет между ними, дабы никто не надоедал ему разговорами и вообще поменьше обращали на него внимание.

За обедом, все еще чувствуя себя неловко, Петр Ильич едва участвовал в натянутой беседе, сидел с опущенными глазами, боясь, что если станет смотреть на окружающих, смутится еще больше. К счастью, здесь присутствовали давние знакомые – Жедринский и Леля Апухтин, благодаря остроумию которых обед прошел непринужденно.

Но надо же все-таки знакомиться с хозяйкой. И, решив, что лучший способ сблизиться с певицей – попросить ее спеть, Петр Ильич, сам не решаясь заговорить с Александрой Валериановной, передал свою просьбу через Анатолия. Та с радостью согласилась, и он сел за рояль. Братья, все это время не сводившие с него глаз, устроились, точно стража, по обеим сторонам от рояля. Если Панаева и удивилась, то виду не подала и встала чуть поодаль.

– Анатолий, попроси спеть что-нибудь из Моцарта, – тихо обратился Петр Ильич к брату.

– Петр Ильич просит Моцарта, – объявил тот весело.

Александра Валериановна запела арию Памины из «Волшебной флейты». У нее был чудесный голос, которым она в совершенстве владела. Петр Ильич был покорен. Когда ария закончилась, он опустил руки на колени и восхищено вздохнул:

– Как хорошо! – и обратился к другому брату: – Модест, попроси спеть что-нибудь еще.

Оба близнеца с сияющими лицами, явно наслаждаясь происходящим, хором обратились к хозяйке:

– Ему нравится, и он просит спеть еще что-нибудь.

Польщенная похвалой Панаева спела арию из «Дон Жуана», а потом – арию из «Сомнамбулы», которую Петр Ильич любил в ранней молодости, и несколько его романсов. Все больше очаровываясь ее талантом, он постепенно забыл про свое смущение, оживился, повеселел и, наконец, смог нормально общаться с хозяйкой. Она, в свою очередь, заулыбалась и облегченно вздохнула. Александра Валериановна оказалась милой интересной девушкой – умной, тактичной, с прекрасным вкусом. И почему он не может никогда нормально знакомиться с людьми без таких вот долгих привыканий? Он частенько сожалел об этой своей особенности, пытался бороться с ней, но безуспешно.

***

Петр Ильич разбирал свою корреспонденцию, когда вошел швейцар – дела Анатолия, у которого он остановился в Петербурге, шли в гору и он устроился как зажиточный барин.

– Вас просит какая-то дама, Петр Ильич. Называться отказывается, но приходила еще вчера и бродила, поджидая вас, около подъезда.

Сразу возникло подозрение, что это Антонина, и захотелось немедленно сбежать. Но Петр Ильич подавил малодушный порыв – лучше уж выяснить все сразу до конца – и вошел в кабинет брата, где ждала посетительница.

Предчувствие не подвело. Едва он появился в кабинете, Антонина, выглядевшая вполне цветуще, бросилась ему на шею и затараторила:

– Петичка, как я по тебе соскучилась! Я так тебя люблю… жить без тебя не могу… На любые условия согласна, лишь бы быть вместе…

И так далее, и так далее, не замолкая ни на секунду. На что бы она ни рассчитывала подобным поведением, Петр Ильич почувствовал только досаду, раздражение и отвращение. Он отцепил ее от себя и, заставив сесть в кресло, попытался воззвать к здравому смыслу:

– Я знаю, что очень виноват перед тобой. Я желаю тебе всяческого благополучия, но никакой совместной жизни быть не может. Пойми это, наконец!

Она тут же ударилась в слезы:

– Это все родственники твои, я знаю! Они меня ненавидят и настроили тебя против меня!

– Нина… – устало попытался возразить Петр Ильич, но она уже перескочила на другую тему:

– Я ходила смотреть твоего «Евгения Онегина». Он чудесен, Петичка, твоя музыка гениальна!

Петр Ильич растерялся от столь резкого перехода, а Антонина уже опять перешла к слезам и уверениям в любви.  Он просто не знал, что делать и как прекратить эту невыносимую сцену. Пытался убедить, что никакие просьбы не заставят его жить с ней вместе – пусть она просит о чем угодно, но не об этом. И даже вручил ей сто рублей на обратную поездку в Москву.

После этого Антонина вдруг прекратила истерику, повеселела и принялась рассказывать о мужчинах, которые были влюблены в нее, в заключение высказав желание повидаться с Модестом и Анатолием. Когда близнецы явились – причем у Толи было выражение лица, будто он серьезно обдумывает, а не задушить ли ее голыми руками – Антонина немедленно поспешила навстречу, осыпала нежностями и уверениями в любви, будто не она несколько минут назад обвиняла их во всех смертных грехах. Близнецы переглянулись с недоумением, не зная как реагировать, но Антонина точно и не замечала всеобщей растерянности. На напоминание о разводе она рассмеялась: