Музыканты и мстители. Собрание корейской традиционной литературы (XII-XIX вв.)

– Разве дело дошло до того, что толпы маньчжурских варваров осмеливаются встать вровень с великим государством – Китаем? Теперь армия китайского императора вышла в поход и легко разгромит их «силой, разбивающей в щепки бамбук». Конечно, двигаться вслед за армией туда-сюда тяжело, но нет причин беспокоиться впустую до такой степени. Давай договоримся, что когда я вернусь, добившись заслуг, мы приготовим праздничное застолье и будем возносить поздравления. К тому же Монсон вырос храбрым человеком, разве ты не можешь на него опереться? Лучше позаботься о том, чтобы хорошо есть, и не заставляй волноваться человека, отправляющегося в путь.

В конечном итоге, Чхве Чхок собрал вещи и отправился в дорогу.

Прибыв в Ляоян, он прошел несколько сотен верст по земле варваров-маньчжуров, дойдя до перевала Нюмаолин[134], где был развернут боевой порядок, рядом с расположением корейских войск. Однако минский главнокомандующий отнесся к армии маньчжурского государства Позднее Цзинь[135] с пренебрежением и поэтому потерпел сокрушительное поражение.

Нурхаци уничтожил всех китайских воинов без остатка, но, хоть и угрожал корейским войскам, отнесся к ним снисходительно, не убил и не ранил ни одного человека.

Генерал Цяо Ици вместе с десятком уцелевших солдат добрался до корейского военного лагеря и стал умолять, чтобы им дали корейскую военную форму. Корейский главнокомандующий Кан Хоннип хотел им ее выдать, чтобы тем самым позволить китайским солдатам избежать смерти, но офицер 5-го ранга Ли

Минхван, испугавшись, что могут возникнуть неприятности из-за неповиновения воле Нурхаци, отобрал форму, схватил минских солдат и отправил их во вражеский лагерь. Чхве Чхок же, кореец по происхождению, воспользовавшись сумятицей, смешался с корейскими солдатами и так один-единственный смог избежать смерти. Но Кан Хоннип сдался армии Поздней Цзинь, и Чхве Чхок снова оказался в положении, когда уже вместе с корейскими солдатами мог быть захвачен в плен маньчжурами.

В то время старший сын Чхве Чхока, Монсок, еще в Намвоне сумел пройти отбор на чин младшего офицера и теперь находился под командованием Кан Хоннипа. Нурхаци заключил под стражу сдавшиеся корейские войска, разделив их на отдельные группы, и так вышло, что Чхве Чхок и Монсок оказались под стражей в одном месте. Но хоть отец и сын были рядом, они не догадались, кто сидит напротив.

Монсок, обнаружив, что корейский язык Чхве Чхока неуклюж, сначала подумал, что кто-то из китайских солдат, умеющий говорить по-корейски, испугался смерти от рук солдат Поздней Цзинь и притворился корейцем. Когда Монсок с подозрительностью стал выспрашивать Чхве Чхока о том, где тот живет, у Чхве Чхока, в свою очередь, закралось подозрение, а не шпион ли это Поздней Цзинь пытается докопаться до сути дела. Поэтому иногда он говорил, что живет в провинции Чолла, а иногда – что в Чхунчхон, выдумывая историю слегка невпопад. Все это показалось Монсоку странным, но он так и не смог ничего узнать о Чхве Чхоке.

По прошествии нескольких дней двое постепенно сдружились и стали сочувствовать тяжелому положению друг друга. Подозрительность постепенно исчезла.

Чхве Чхок, как есть, рассказал Монсоку, что ему пришлось пережить. Пока Монсок слушал рассказ Чхве Чхока, у него стало меняться выражение лица, и внутри он очень удивился, не зная, верить ли услышанному. Он спросил Чхве Чхока, сколько лет было погибшему сыну, и не имелось ли у того на теле особых примет. На это Чхве Чхок ответил:

– Он родился в десятую луну года под циклическим знаком кабо[136], а погиб в восьмую луну года чонъю[137].

На спине у него было красное родимое пятно размером с ладонь ребенка.

Монсок от изумления был не в состоянии продолжать разговор. Он оголил верхнюю часть тела и, показав на свою спину, произнес:

– Я и есть твой сын!

Только тогда Чхве Чхок наконец понял, что этот юноша – его родной сын. Двое, прежде расспросив о своих родителях (Чхве Чхок – об отце и теще, Монсок – о матери), крепко обнялись, а потом громко разрыдались. И на протяжении нескольких дней они то делились друг с другом рассказами, то, обнявшись, плакали.

Один старик-маньчжур все время приходил к заключенным и внимательно наблюдал за ними. Казалось, он понимал разговор Чхве Чхока с сыном и выказывал сочувствие. Однажды, когда все маньчжуры вышли куда-то, старик незаметно проник в помещение, где был заключен Чхве Чхок, сел и спросил на корейском языке:

– Увидев, как вы двое громко рыдаете, я решил, что что-то изменилось, по сравнению с тем временем, когда вы впервые попали сюда. Что случилось? Я хотел бы знать.

Чхве Чхок и сын, подумав, что это может навлечь беду, не решились говорить со всей искренностью. На это старик сказал: