My Joy (СИ)

– Любопытно, – Ховард через силу выдавил подобие улыбки. Если до этого момента у него и были какие-либо сомнения в том, что Мэттью приврал об Андерсоне, чтобы привлечь к себе внимание, то теперь они развеялись, оставляя после себя нервозность и незнание относительно того, что же нужно предпринять.

– Мистер Эндрю… Или Амберсен… Не помню, – мужчина пожал плечами. – Может быть, Андерсон?

– Может быть.

– Знаете, скоро у учеников и учителей начинаются каникулы, и я наконец отдохну от бесконечного круговорота сплетен, которые на меня изливают в столовой. Не успеваю я зайти туда, как меня окружают эти… прелестные миссис, засыпая вопросами и наперебой рассказывая о том, что случилось за день. Странно, но о том, что вы уволились, я узнал только сегодня утром.

Ховард потупил взгляд, почувствовав себя нелепо. Он и подумать не мог, что Джесси был настолько осведомлён по поводу всего того, что его никоим образом его не касалось.

– Но я с радостью пропущу вас наверх, если вы пришли по делам. Хорошего дня, сэр! – он подмигнул Доминику и вернулся на своё место, продолжая смотреть в окно возле своего рабочего стола.

***

Мэттью влетел в класс с горящими глазами, даже не пытаясь вести себя тише. Захлопнул за собой дверь, пару раз судорожно вздохнул и уставился широко открытыми глазами на Ховарда.

– Что ты здесь делаешь?

– Пытаюсь разобраться в сложившейся ситуации.

– Разве ты можешь что-либо сделать?

– Что я не могу делать, так это бездействовать. Я намерен импровизировать.

Беллами фыркнул и привалился к двери, расслабленно выдыхая.

– Знал бы ты, сколько раз, сидя за этой партой, – он указал на последний ряд, – я думал о том, что ты мог бы сделать, если бы мы оказались один на один в кабинете. Если бы был обеденный перерыв и никто бы даже и не думал подниматься сюда. Кому вообще могло бы взбрести в голову идти в класс тогда, когда можно побыть на улице?

– Разве что тебе.

– Ты сам меня позвал. Мы с Крисом и Морганом были за школой.

– Дай-ка угадаю, вы курили?

Мэттью поражённо уставился на Ховарда и мгновенно покраснел.

– Мне бы больше понравилось, если бы ты развил мою мысль, – он поджал губы и вскинул подбородок.

– Значит ли это, что если я коснусь поцелуем твоих губ, я вновь почувствую вкус табака? – Доминик шагнул ближе.

– Может быть.

– Значит ли это, что теперь ты будешь таскать мои сигареты и давать Мэрилин повод подозревать меня ещё больше?

– Я не…

– Если она почувствует этот запах, – Ховард встал к нему вплотную и повёл носом, вдыхая едва уловимый аромат дешёвых сигарет, – то в первую очередь подумает, что я, как твой наставник, не научил тебя хорошему?

– Ты научил меня многому, – рука Мэттью коснулась запястья учителя, но тут же исчезла. – И хорошему, и плохому, но разве это делает плохим тебя?

– Плохим меня делает то, что я заявился в школу, позвал тебя сюда и понятия не имею, могу ли я позволить себе хотя бы стоять рядом с тобой. Плохим меня делает и то, что я не знаю, нужно ли мне бояться за тебя, ведь ты и сам теперь способен дать отпор этому человеку.

Внезапно на них обрушился громогласный шум школьного звонка, оповещающего всех о том, что пора разбредаться по классам и продолжать получать необходимые и не очень знания. Беллами попятился назад, схватил свою сумку и напоследок, резко прижавшись к Доминику, поцеловал в губы, крепко сжимая в объятьях. А после, неприлично довольный и с сумасшедшей улыбкой, унёсся прочь, ничего не говоря. Этот невозможный ребёнок поражал своей любовью к импульсивному поведению и нелогичностью. Он мог быть едва ли не на грани истерики, но уже через несколько минут самозабвенно смеялся, развеселившись из-за какой-нибудь глупой шутки. Несмотря на то, что с ним иногда бывало непросто, все его странности складывались в одно очаровательное единое целое.

Покидая класс, где было проведено множество уроков английского и литературы, он не смел оглядываться. Попрощаться со школой окончательно ему довелось ещё в последний рабочий день, ведь именно тогда он решительно закрывал аудиторию с мыслью о том, что больше сюда никогда не вернётся. Теперь же обстоятельства складывались несколько иначе, и ему было прекрасно известно, что третьим уроком у учеников никогда не стояло его предметов, а это значило, что он наверняка застанет нового учителя в кабинете, где собирались и другие представители этой благороднейшей профессии.

Дорога до учительской была заучена до тошноты. Четыре лестничных пролёта, семьдесят две ступеньки и три крутых поворота, прежде чем уткнуться в красивую высокую дверь, из-за которой то и дело доносился женский смех. Доминик тоже любил считать, особенно когда рутинность каждого шага предсказывала сама себя, не предвещая ничего особенного. Он смог выпутаться из неё по весьма странной причине, о которой никому необязательно было знать.