Мы сделаны из звёзд

— Я долго думала, что сказать. Я правда готовилась. Но все это так неправильно. Потому что у меня так много слов...так много важных слов и слишком мало времени, чтобы сказать их все.

— Не говори пока, — всхлипнула Тереза. — Еще не время, еще очень-очень рано.

Линда не боялась смерти. Печальный конец маячил у нее на горизонте столько, сколько она себя помнит, и другого выхода, кроме как смириться, у нее не было. Она боялась лишь одного — уйти и раствориться. Вдруг ее семья так и не узнает, как сильно она их любила? Вдруг миссис Любрен снимет ее фото с доски почета за рекорд по отличным отметкам за семестр? Вдруг кто-то другой будет съедать те шоколадные батончики, которые Тесс просовывает в щель ее двери по утрам?

Она так боялась уйти никем.

— Смотри, как красиво, Тесс, — она кивнула в сторону открытой дверцы балкона, откуда дул прохладный полуночный воздух. — Обычно перед смертью хотят увидеть солнце, а мне хочется попрощаться с ночью. Можешь сделать мне одолжение? В последний раз, обещаю. — слабо выдохнула она.

Врачи прописали Линде строгий постельный режим, включающий в себя наблюдение за больной, постоянные инъекции и чуть ли не внутривенное питание. Тереза понимала, что Линда хотела вырваться, глотнуть свежего воздуха перед тем как... уйти.

Со слезами, градом текущими по щекам, и трясущимися от страха руками, Тереза помогла сестре взобраться на складное инвалидное кресло и вывезла сестру через балкон прямо под ночное небо к бассейну с подсветками.

Линда сидела в своем кресле, сцепив руки в замок, а Тереза разместилась на шезлонге рядом с сестрой, положив голову ей на колени.

— Я буду скучать по звездам, — сказала она, вглядываясь в мерцающее небо. — Мне при виде них всегда становилось легче. Они словно живые, Тесс.

Тереза подняла голову, хотя картина перед глазами была смазанная от слез.

— Да, очень красиво, — все же кивнула она.

— А может, они и правда живые души, кто знает. Мне кажется, душа Бонни тоже где-то там. — втянув полную грудь воздуха, Линда наклонилась к сестре, чтобы все же сказать последние слова: — Тесс, я...

— Можешь не говорить, — догадалась она, приподнимая голову и заплаканные глаза, сливающиеся с горящим ночным небом. — Ты не обязана.

— А ты сможешь жить дальше с пустотой вместо слов?

— У меня будет этот момент, — Тереза нащупала руку сестры и крепко сжала. — Он лучше любых слов, Лин.

— Момент, — шепотом повторила Линда. — И звезды. У тебя будут звезды, Тесс.

— Будут, — Тереза поцеловала ладонь сестры, намочив ее руку своими слезами.

Они просидели так несколько часов. Прощаясь.

Потому что Линда умерла на следующий день. С улыбкой на губах. Словно уходит в лучшее место. Оставляя Терезу в худшем.

Холодный воздух за открытым окном теребил кожу, постепенно покрывающуюся мурашками, взметал рукава широкой футболки на похудевших от стресса руках. Залитую темнотой комнату освещал лишь горящий кончик зажженной сигареты. Завтра ей нужно будет подняться с самым рассветом, чтобы успеть привести это уставшее, изнуренное лицо в порядок, спрятать куда-то синяки под глазами, расчесать клок спутанных волос. Завтра она снова потеряет себя в обязанностях быть такой, какой все привыкли ее видеть. Когда, на самом деле, ей хотелось просто развалиться на части.

Тревожные мысли стали больше напоминать молитву, когда она прислушалась к звукам, разъедающим ночь.

Ее мать плакала в одной из бесчисленных комнат, скрывающихся за дверьми коридоров-лабиринтов большого дома-мечты любой американской семьи. Аделаида Вест плакала каждую ночь вот уже девяносто два дня, с тех пор, как ее семья, ее брак, ее жизнь разбились на миллион неровных, режущихся осколков. Ее рыдания сотрясали дом до самого фундамента.

Кристофер Вест больше не спал в одной спальне со своей женой. Хотя процесс расторжения брака уже начался, и формально она ему больше не жена вовсе. И этот дом больше не его. И горе, которое пропитывает каждый дюйм пространства, тоже не должно его касаться. Но касается. Это печь, пламя которой поедало его. И даже нескончаемый поток скорбных слез не был способен потопить этот огонь. Боль утраты, подбрасывала дров в костер. Призрачная болезненная улыбка Линды, ставшая комом в горле, преследовала его повсюду.

Это бесконечный круг.

Огонь. Огонь. Огонь.

Слезы. Слезы. Слезы.

И боль. Она одна на всех. Снова и снова.

Докурив сигарету, Тереза свернулась калачиком на подоконнике, упираясь подбородком в колени. Для нее больше не существовало тишины, звуки дома грустной песней жили у нее в голове. Ее мир сгорал. И хоть она не видела огня вокруг, она могла чувствовать, как ее жизнь истлевает в угляных искорках, оставляя после себя лишь испепеленные ошметки и липкую черную сажу.

И ее семья тоже сгорела, а дом превратился в огромную могилу, где были заживо погребены их останки. Никакое количество вечеринок, гостей и музыки уже не оживит это место.

Она так и будет жить, проклиная каждый свой вздох и выходящий с ним клубок дыма, ненавидя то, кем она является и то, кем она должна быть ради других.