Наш знакомый герой

— Боже, неужели твой несносный актеришка сделал тебе предложение и вы счастливы, как пара голубков? — спросила Браунинг.

— Нет, мы не поженились, — спокойно отозвалась Горчакова, — вернее, все это случилось наполовину.

— Как — наполовину? — удивился педант Семенов.

— Он женился, а я вот опять с вами, — самодовольно отчеканила Горчакова.

— А я что говорила! — выказала женскую слабость знать все наперед Браунинг. — Это с самого начала была какая-то дичь. Актер! С ума сойти!

— Я бы просила вас, Елена Леопольдовна, не быть столь категоричной. Актеры — святые люди. Слишком дорого им обходится тяжкая актерская сотня. И вообще их жизнь оплачена такими страданиями и лишениями… Вы же сами учили меня не прибегать к стереотипу, а теперь обобщаете — актеры… Есть актеры и актеры…

Гусаров только глаза успевал переводить с одной на другую. Что это у Женьки за высокий стиль? От кого научилась? И почему Браунинг не выказывает недовольства, а наоборот, вроде как удовлетворена словами своей воспитанницы? Или она, как и сам Гусаров, понимает, какое крушение потерпела Женька на самом деле? Ведь она была влюблена в Усольцева не на жизнь, он знал это. Просто научилась скрывать боль. Ладно, потом пусть поплачется. А сейчас его интересовало другое.

— Ты читала? — спросил он.

— Да.

— И что ты подумала?

— А что я могла подумать? Дружеская рука с того света — вот и все. И, как всегда, Новоселов был очень кстати… Без него я бы…

— Значит, Новоселов? Вот и я говорю — Новоселов.

— А кто же еще?

Как ни хмурилась Браунинг, они вернулись к прежней теме. Семенов опять рассказал все, что знал об Иванове, описал его внешность и манеру говорить. И даже добавил нечто.

— Мне только несколько странно, — добавил он, — что все морские дела в романе написаны как-то смазанно… Так писать о море может человек, который знает о нем из литературы.

— Или тот, кто слишком хорошо знает море, — прокаркала старуха Браунинг. — Моряк скажет: «Море как море, Сингапур как Сингапур…»

— Новоселов не любил описательности, — вспомнил Гусаров. — Он терпеть не мог людей, которые для знания жизни каждый день меняли профессию. Он считал таких бичами и бездельниками. Его интересовал сам человек, и прежде всего человек. Терпеть не мог придумывать героям профессию. Считал, что дело не в этом. Так что ваше замечание, Николай Иванович, льет воду на нашу мельницу.

Раздался звонок. Появился очень красивый человек с лицом печально-значительным, с благородной сединой. Гусаров его уже где-то видел, но не мог вспомнить, где и когда.

Человек сухо и устало кивнул присутствующим, прошел вслед за Браунинг в ее маленький кабине-тик. Они о чем-то долго разговаривали, а Гусаров, да и Горчакова, судя по всему, тоже сгорали от любопытства: кто такой? Семенов загадочно улыбался и молчал.

— Кажется, я видел его в ЦДЛ, — наконец осенило Гусарова. — Ну да, типичный писатель. Типичный столичный писатель!

Семенов все усмехался.

— Что вы усмехаетесь?

— Типичный столичный писатель! — Семенов усмехнулся еще многозначительней. — Напиши Иванов, или, если вам угодно, Новоселов, о пути такого типичного писателя, читатель Кугаркин остался бы доволен.

— Вы его знаете, знаете, — заверещала Горчакова. — А может, это и есть Иванов, а, Николай Иванович?

— Нет, но похож. Только сейчас мне пришло в голову, что Иванов подозрительно «типичный писатель». С бородкой и с трубкой. И ведь нутро-то подлинное, но типичность бьет в ноздри! Как я раньше не заметил?!

Браунинг с «типичным писателем» вышли из ее кабинетика, он снова кивнул всем печально-устало, как-то даже снисходительно, и исчез.

— Кто это? — не выдержал Гусаров, ревнуя старуху к этому человеку, такому красивому и важному.

— Это? — Браунинг сделала значительное лицо, но вдруг не выдержала, расхохоталась. — Это? Это — п с е в д е ц! Псевдец вульгарис! В чистом виде.

— Цирковой фокусник, утерявший квалификацию, — добавил Семенов. — Нет, это я не образно говорю. Это так и есть. Потом жил на репризы. Знаете: «Здравствуй, Бим! Здравствуй, Бом!». Потом решил заработать сразу много, написал роман. С тех пор считает себя писателем.

— И что роман? — полюбопытствовала Горчакова.

— В нем описывались вещи и рестораны. Телефонная книга женщин. Блондинки и брюнетки, лишь в этом между ними была разница.

— Аллочки-Галочки, Раиньки-Юленьки… — вставила Браунинг.

— Ну, в общем, как поется в той песке: «Здесь были девочки: Маруся, Роза, Рая…» — допел историю Семенов.

— Роман этот мог бы послужить модным каталогом. Что носить, в каком ресторане развлекаться, как снимать и надевать предметы туалета. Дети до шестнадцати, если бы этот роман увидел свет, хранили бы его под подушкой. Царство вещей и полное отсутствие любви, хотя считалось, что роман написан именно о любви. Они хотят писать о любви, не имея о ней никакого представления, — информировала старуха.