Наш знакомый герой

Сейчас же после отправки Зайчика в деревню произошла новая встреча Паши с Тучей, и он и думать забыл о Зайчике. Зайчик тоже довольно долго сидела тихо, приходя в себя и чистя перышки, а потом вдруг разразилась любовным письмом к Паше, где радостно сообщала, что она беременна. Очевидно, никакое стойкое бесплодие не помешало ей забеременеть от Паши. Паша хотел бы, но не мог надеяться, что Зайчик врет. Она не была лгуньей, она была просто дурочкой, до такой степени беспомощной, что предать ее еще раз значило убить. А он не хотел ее убивать, и Туча не хотела ее убивать, а если бы было иначе, то стоило ли бы говорить о них?

Конечно, могут возникнуть подозрения, что Зайчик вела себя так же, как наша знакомая сиротка, но дальнейшая жизнь ее никак не подтверждает таких подозрений. Она была такой, какой была, и потому стоила Пашиной защиты по крайней мере, если не получалось любви.

Столкновение поездов все-таки произошло. Корежился и оплавлялся металл, лилась кровь и кричали жертвы, но машинисты были полны отваги и достоинства. Потеряв килограммов десять в весе, Туча продолжала жить дальше. Она была блестящей учительницей и второсортной женщиной. Она никогда больше не жаловалась на жизнь и на свое положение.

Паша звонил мне. Он спрашивал, как они живут, а заодно и как живу я, пересылал через меня подарки Туче и Анастасии к праздникам и дням рождения, предварительно выведывая их нужды, и Туча никогда не отказывалась от его помощи и признавала за ним право на помощь. Потом он уехал с семьей на работу в Монголию, но и там помнил о Туче. При этом они ни разу не виделись. Так тянулась эта трагическая, изнурительная любовь, одновременно отнимая и давая силы для достойной жизни. Я боялась, что так будет вечно, помня жалобы Тучи в тот один-единственный раз, давным-давно, но вот пришел наконец этот безумный мартовский день, когда Туча уехала по трамвайным путям на своем ужасном мотороллере вслед за подсудимым Герасимовым. Уж если она сама не знала, что бы это значило, то я-то догадывалась: подсудимый Герасимов, может быть, единственный человек, который мог поспорить и встать рядом с Пашей, хоть никакого реального выхода в этой любви я и не видела.

Я же, что называется, постепенно расцветала. Меня не ценил муж? Но я нашла способ воздействия на него. Этот способ, думается, знают многие. Для того чтоб нравиться мужу, надо было поискать других поклонников. Это оказалось проще простого. Бойкая, веселенькая, замужняя, без неожиданностей, я не пугала мужчин ни требовательностью, ни серьезностью. Они будто чувствовали, что уж я-то не подложу им свинью в виде настоящей любви. Обычно это бывала любовь на один сезон, когда Виктор в очередной раз тратил свой отпуск на халтуру и у меня была возможность изменять с достоинством, не переходя тут же из объятий в объятия. И возлюбленных я выбирала таких, которые вовремя уходили, не подвергая меня опасности быть пойманной. Я считала, что это никому не вредит: ни мне, ни моему сезоннику, такому же адюльтерьеру, как и я, ни его семье, ни моей семье. Постепенно во мне появился азарт, и я преимущественно намечала свои жертвы среди мужчин, известных супружеской верностью. Из спортивного азарта, что ли? Один раз сошло благополучно, другой раз семья моего временного возлюбленного развалилась. Я считала, что это не по моей вине: ведь формально этот мужчина ушел от жены тогда, когда со мной уже расстался, ведь я от его жертвы в свою пользу отказалась. Ушел он к моему подобию, начинающему шакаленку, и кончилось все погано: очень скоро он захотел вернуться к жене, но жена вышла замуж за другого.

Если б кто-то сказал мне, что я своим бездумным легкомыслием растлеваю мужчин, я бы очень удивилась, потому что принимала во внимание только свои переживания, только свое самочувствие.

Вульгарные примеры из окружающей жизни убедили меня, что жизнь у нас одна, потому надо хватать радости и не загадывать надолго вперед. Но дело в том, что я и сама не могла жить по собственным своим законам. Я не была до конца ни подлой, ни, тем более, благородной, но бывала и благородной, и подлой. «Договоримся о терминах», как сказала бы Анастасия. Что я имею в виду под словом «благородство», когда отношу его к себе? Да то, что я хотела любви и, отваживаясь на свои подвиги адюльтерного плана, надеялась, что полюблю, что кто-то наконец однажды не поверит в мое легкомыслие и бездумье, встряхнет как следует и потребует от меня верности и чистоты.

Виктор этого сделать не мог, он мог только толкнуть меня на измены, потому что ценил только то, к чему тянутся другие руки. Он жил по принципу очереди за дефицитом:

— Что там дают?

— Что-то хорошее. Видишь, толпа?