В общем-то я говорила элементарные вещи, и что уж тут было не понять, но Виктор почему-то обиделся. Это было бы понятно, если б он во что бы то ни стало хотел остаться на месте рядового инженера потому, что любит свою работу. Но он ее совсем не любил, — просто она его устраивала по мелким соображениям, которые он только что изложил. Крупных соображений, таких, как собственное здоровье и моя любовь, он в расчет не принимал. Он не хотел жить, он хотел доживать и упрямо на этом настаивал. А я хотела жить. В конце концов, меня не устраивал муж, который то бежит куда-то, вытаращив глаза, то ест, то спит. Если мы оба не хватали звезд с неба в своем деле, в профессии, то это не значит, что наша личная жизнь должна была быть такой тусклой и скотской: совместная жратва и сон. Виктор ничего не знал обо мне, об Ольге, о всех наших делах, потому что у него не было на это времени. Очевидно, он собирался начать жить в сорок пять.
— Ты все сказала? — остановил он меня. По его тону я поняла, что он услышал в моих словах еще что-то кроме сказанного.
— А что я такого сказала?
— Вполне достаточно.
Но я-то сказала недостаточно. Я достаточно умолчала, как и обычно.
Я не сказала ему, что халтурщик — халтурщик во всем, он привносит свою деловитую бездарность даже в любовь, даже в отцовство. Ничего этого я ему не сказала, потому что объяснять такие вещи унизительно. Да и поздно было, поздно.
— Тебе лишь бы я был какой-нибудь начальник. Ты всегда была честолюбива…
— Честолюбие не порок. Особенно если ты не ползаешь на брюхе, чтоб стать начальником. А профессиональное честолюбие вообще достойно уважения.
— Плевать я хотел на профессию, за которую не платят.
— Видишь ли, есть профессии, за которые платят еще меньше, и тогда побеждает любовь к делу. Вот Туча, например…
— Не хочу я слышать о твоих придурковатых бабах! — взвился Виктор. — Не желаю знать об этих дурах, которые ничего толком не сумели: ни устроить свою судьбу, ни выбрать работу… Баба кашу варить должна…
Такие пошлые глупости он говорил впервые. Особенно про Тучу, которую уважал. Мне бы догадаться, откуда ветер дует, уточнить кое-что. Но я не стала уточнять, я промолчала, потому что боялась услышать от него что-нибудь еще похуже. А несказанное — оно как бы не существует. И мы не поссорились, обошли острые углы и опять некоторое время любили друг друга.