Наш знакомый герой

Судьбе было мало ее одинокого безотцовного детства, мало жестокой и незаменимой любви, мало женской заброшенности и мельтешения вокруг всяких ванд — судьба напустила на Женьку еще и саблезубую славу.

Что могла сделать Горчакова? Позвонить Ванюше и сказать: «Я все поняла, вот теперь поняла. Прости меня, будь со мной. Ты мне нужен».

Она и позвонила. Ей хамски ответили, что он здесь больше не живет. Что она перепутала телефон и т. д. Ответов было так много, что она поняла: живет Ванюша здесь, но звонить ему не надо.

Она опоздала на свидание с Ванюшей, назначенное самой судьбой. Ванюша же не давал о себе знать.

Сиди, прозаик, тих и нем.
Никто не встретится ни с кем…

Все ли вспомнила она из той молодой жизни? Ведь откровения Ванды были последней точкой той жизни. Точкой, поставленной на юности. И после этого монолога их странный, дикий коллектив как бы распадется, хоть некоторое время еще и просуществует. Она не знала, что юность ее кончилась. Ванда поставила точку. Смерть Новоселова захлопнула саму книгу.

А потом сразу же началось настоящее…

* * *

А потом сразу же началось настоящее.

Люди, к которым Гусаров прибился после бегства из умершего лито, окружают его до сих пор. Это его товарищи по профессии, каторжники пера. Среди них, профессионалов, он не лучший и не худший. Он определил свое место довольно точно: написать о жизни то, что знает именно он, Гусаров. Тем самым, может быть, предостеречь кого-то, от кого-то отвести беду. Разбить фальшивые идеалы, вернее, снять с них флер. Когда снимешь флер с фальшивого, достоверное говорит само за себя.

Его наконец-то приняли в Союз писателей. Он стал зарабатывать только литературой, а потому отношения с женой Натальей резко изменились. Оказалось, что литературой зарабатывать трудно. Тем более что есть у него написанные вещи, которые он не может продать. Не потому, что на них нет спроса, а потому, что не может рискнуть так обнажиться, как это сделал Новоселов. Но может быть, идти вторым легче?

Жену не сменил, квартиру получил, машину купил (долги-и-и!).

Такова его внешняя жизнь. Но внешняя — она и есть внешняя.

Вот идет по городу «прикинутый», как теперь говорят, если присмотреться — интересный мужчина за пятьдесят, но откуда мы взяли, что он сейчас таков? Он молод. За ним нет войны и блокады. Его не унижали голодом и зэковскими законами, он женился на той, которую любил, жив его лучший друг, и прекрасные у него дети…

Он одергивает себя. Нет, скажи спасибо своей злой жизни. Зато она заставила тебя думать, а мысль будит совесть.

* * *

Мысль будит совесть. Сто раз отказывался Сурков думать на определенные темы, но думать все-таки пришлось. Стыдно, что это заставила его сделать Ванда, грубая, наглая сила, воплощенная в Ванде. Но если ты был так глуп и так толстокож, чтобы не принять предыдущих сигналов, так прими их от Ванды.

— Я должен сказать начальству, что получил взятку, — сказал Сурков Гусарову.

— Да врет она все, Гриша. Может, отец и дал ей денег на взятку, но до тебя она ее не донесла. Да и как твоя мама могла повлиять на следствие? Врет она.

Но Сурков был уверен — не врет. Не мог он больше прятать голову под крыло, не мог принять дружеского оправдания. Да, мама не могла повлиять на следствие, но она помогала Ванде заарканить Суркова. Она  х в а л и л а  Ванду, в то время как всех остальных девушек мешала с грязью.

— По крайней мере, ты этой взятки в глаза не видел. Да и Ванда никогда в жизни не подтвердит этого ни перед кем…

— Значит, если я честный человек, то должен бросить свою работу. Я не могу быть следователем, если у меня на совести преступление.

Гусаров, неизвестно почему, вдруг взъярился:

— Ах, бросить любимую работу! Ах, преступление на совести! Первое небось, да? А тебе не кажется, что ты староват для первого преступления? А может, были и другие, только ты их не заметил, а? Узнаю твой почерк: я честный, а потому умываю руки. «Леди долго руки мыла, леди долго руки терла!» У тебя одна из самых человеческих профессий. А потому ты тоже должен быть немножко грешен. Особенно если даже грех за тебя… совершили другие. Нет уж, Гриша! Побудь немного преступником. Тогда ты и их, может быть, поймешь!

— А разве я когда-то был к ним жесток?

— Нет, не жесток. Порой даже слишком великодушен. Это на первый взгляд, который, как всегда, немного обманывает.

— А есть и другой взгляд?

— Есть. Дело в том, что преступникам ты прощал порой даже больше, чем тем людям, которые тебя окружают. Преступника, как низшее существо, можно даже пожалеть, а? Зато любимую женщину — в грязь. А все почему? Потому что ты строго делишь мир на преступников и непреступников. Ломброзо доморощенный. Не снисходи до преступника, а сам спустись к нему.

— Опуститься?